Записки сестры милосердия. Кавказский фронт. 1914–1918 - Х. Д. Семина

Вот опять, сразу два, вон еще и еще! Что же это такое? А турки как суетятся, сколько наставили пушек! Куда они стреляют и в кого? Снег от пушек и до самого вокзала совершенно чистый, не примятый; и около вокзала не видно никого… Где же наши защитники?

Вон дорога, по которой должен приехать транспорт и мой Ваня… Но и на дороге никого нет; ни одного человека, ни одной двуколки! Пусто! Только снег блестит так, что глазам больно. Вон опять высоко в небе белые курчавые облачка!.. Но они быстро таяли, а на их место появлялись новые.

Снова смотрю на дорогу. Хоть бы одна двуколка показалась с красным крестом на боках! Где они теперь!.. Господи, сохрани их всех! Как хорошо видны турки! Вон пушка, другая, третья, четвертая. И все дулами смотрят на меня?.. Вон перебегают от одной пушки к другой. И между пушками еще много людей!.. А! Это цепь называется! Вон дымки; стреляют… В кого же они стреляют? Наших не видно: бедные! Если они ползут на гору, то их турки перебьют всех. По дамбе тоже никто не идет и не едет.

– Что вы здесь делаете? – слышу вдруг мужской голос… Оборачиваюсь. Вижу, стоит молодой офицер в бурке; на голове папаха. Под буркой вижу аксельбанты.

– Что вы делаете здесь? – повторил он, злобно глядя на меня в упор.

– Смотрю, как турки стреляют!

– Что тут хорошего?! Смотрите, как людей убивают?

– Я никого не видела, кого они убивают! Я только вижу, как они вон бегают, как муравьи.

Он передергивает плечами:

– Здесь стоять опасно.

– В меня они не стреляли…

– Вы своей фигурой привлекаете внимание турок. Они могут начать обстреливать церковь и весь город.

– Неужели они по одной женщине будут стрелять?!

– Вы даете им повод к этому; сейчас они обстреливают вон казармы, а если обратят внимание на вас, то следующий выстрел будет прямо сюда. Вы что, сестра?

– Да.

– Из какого госпиталя?

– Я, собственно, нигде еще не работала.

– Ага!.. – протянул он подозрительно. – Нигде не работаете и сестра на фронте? Он оглядел меня с ног до головы, как бы ища, за что уцепиться.

– Давно вы здесь живете?

– Нет, три недели.

– Все сестры приезжают сюда в определенные госпитали и не могут разгуливать по городу, ища работы. У вас документы есть?

– Какие документы?

– Ну, диплом, свидетельство, что вы сестра и что вас прислали сюда.

– Я сама приехала сюда; меня никто не присылал.

– Но позвольте!..

– Я ходила в хирургический госпиталь, но там пока нечего делать.

– Но, мадам, не здесь ищут работу! Здесь фронт! Вы не можете жить в Сарыкамыше! Потрудитесь немедленно покинуть город.

Стыд и обида парализовали мой язык.

– Но я не могу уехать! Я не знаю, где мой муж, и что с ним…

– Муж? У вас здесь муж есть?! Кто он?

– Старший врач 86-го санитарного транспорта, Семин.

– Успокойтесь! Я могу сказать, что с ним ничего не случилось, но транспорт его задержали. Идемте, пожалуйста, отсюда, здесь опасно, – вдруг заговорил он совершенно другим тоном.

– Что со мной случится? Мой муж больше подвергается опасности!

– Вы собой привлекаете внимание турок. Они начнут обстреливать церковь и весь Сарыкамыш. Пострадают и люди. Вон, видите, как они обстреливают казармы? Думают, что там есть солдаты… Вам нужно немедленно уезжать из Сарыкамыша. Есть у вас лошади?

– Да. Муж оставил несколько лошадей и санитаров. Но я не хочу уезжать! Может быть, муж скоро приедет?

– Но, госпожа Семина, это необходимо! И как можно скорее! Если турки ворвутся в город, то женщине здесь не место!

– Нас две женщины: я и жена младшего врача.

– Ну вот! Тем более! Уезжайте вместе, и скорее! А то будет поздно! Почти все уже выехали. Сейчас обозы уходят. Вы с ними и уезжайте! Все, что есть ценного, берите с собой…

Он проводил меня до моей улицы и сказал на прощание:

– Я пришлю казака помочь вам. А о муже не беспокойтесь. Я его увижу и передам ему все…

Боже! Улицу узнать нельзя, вся оказалась запруженной подводами. А когда я шла по ней час тому назад, она была совершенно пустая и тихая.

В два ряда ехали по ней хозяйственные двуколки и фургоны, на которых горой лежали мешки, ящики, тюки. Я едва добралась до дому.

– Гайдамакин! Скорее укладывайся. Нужно уезжать! – У калитки стояли все санитары и Гайдамакин. – В штабе сказали, чтобы мы немедленно уезжали в Карс. Запрягайте лошадей и грузите все, что ценное. Ящики с неприкосновенным имуществом – в первую голову.

Но дисциплина и муштровка мужа сказались сразу. На мой приказ запрягать немедленно лошадей санитары стояли и переминались с ноги на ногу, но никто не шел.

– Как же мы можем уехать, когда старший врач нас оставил охранять имущество! – говорит санитар, который оставлен за старшего.

– Так вы это имущество и возьмете с собой, чтобы оно не пропало!

– А сено? Его много, мы не можем ведь увезти?

– Нет, конечно! Но сено – недорогая вещь.

А обозы идут, идут, идут… Улица так густо запружена, что только шагом по ней можно двигаться. А санитары мои все стоят, смотрят на бесконечную вереницу подвод, но не идут запрягать…

Я пошла в дом и стала помогать укладывать вещи.

– Гайдамакин, ты сказал мадам Штровман, что мы уезжаем?

– Да, она знает.

Вещи мы бросали в сундук как попало.

– Гайдамакин, всякую еду складывай в ящик. Мы все оставим здесь! Когда барин вернется, у него хоть еда будет!

Прибежал санитар:

– Казак пришел из штаба; сказал, чтобы мы уезжали! Мы уж запрягли лошадей.

– Вот хорошо. Выносите все и укладывайте на двуколки.

Гайдамакин позвал двух санитаров, подняли половицы и туда спустили ящики; один с напитками, другой со съедобными вещами; туда же спрятали самовары и всю посуду; доски опять положили на место, а щели замели, чтобы не было заметно…

Догадается ли только муж, что у него под полом масса вкусных и нужных для него вещей? Прятали мы не только от турок, которые, может быть, и не дойдут до нашего дома, а свои-то уж, наверное, разграбят дочиста. Хотела я написать мужу записку, чтобы знал, что под полом есть все, но страшно – свои прочтут!..

– Скажи, Гайдамакин, мадам, что сейчас мы уезжаем.

– Да она уж давно сидит на двуколке!

Я последний раз обвела взглядом пустую, разоренную комнату. Никаких признаков, что недавно еще в ней было сравнительно уютно, что столько народу в