Портреты заговорили… - Юрий Кириллович Толстой

хотя и с различной степенью детализации, нашли отражение в Законе о собственности. Многие вопросы остались, однако, открытыми. В частности, скупо отражен юридический механизм преобразования государственного предприятия в коллективное, а также в акционерное общество. По-видимому, детально все эти вопросы подлежат урегулированию в законах о предприятии и об акционерных обществах.

Для нравственного очищения общества немаловажное значение имеет норма о собственности религиозных организаций, которые играют все возрастающую роль во многих сферах нашей жизни (ст. 18). Эта норма явится неплохим подспорьем при определении статуса церкви в ходе подготовки законов о свободе совести и об общественных организациях. Обращает внимание, что собственность религиозных организаций отнесена к коллективной. А это означает признание их как таковых полноправными субъектами гражданского права.

Рядом принципиально новых положений характеризуется раздел, посвященный государственной собственности. Помимо отмеченных выше многоуровневого характера государственной собственности и обусловленной этим возможности установления по соглашению между различными собственниками государственного имущества отношений общей собственности, обратим внимание на то, как определяет закон права государственных предприятий и учреждений на закрепленное за ними имущество[57].

Прежде всего, ни государственные предприятия, ни тем более государственные учреждения не рассматриваются в качестве собственников закрепленного за ними государственного имущества. За государственными предприятиями (объединениями) имущество закрепляется на праве полного хозяйственного ведения, что было предусмотрено уже в Основах законодательства об аренде (см. ст. 4 Основ), а за государственными учреждениями – на праве оперативного управления. Содержание права полного хозяйственного ведения раскрывается в абз. 2 п. 1 ст. 24 Закона. На первый взгляд, можно сделать вывод, что по существу оно ничем не отличается от права собственности (ср. пп. 1 и 2 ст. 1 Закона). Однако это не так. Во-первых, правила о праве собственности применяются к праву полного хозяйственного ведения, если законодательными актами Союза ССР, союзных и автономных республик не предусмотрено иное. Если бы эти права ничем не отличались друг от друга, то такая оговорка была бы излишней. Пожалуй, еще большие ограничения права полного хозяйственного ведения заложены в п. 2 ст. 24 Закона. Государственным органам, уполномоченным управлять государственным имуществом, предоставлено право решать вопросы создания предприятия и определения целей его деятельности, его реорганизации и ликвидации. Они осуществляют контроль за эффективностью использования и сохранностью вверенного предприятию государственного имущества и другие правомочия в соответствии с законодательными актами Союза ССР, союзных и автономных республик о предприятии. Правда, при принятии государственным органом, уполномоченным управлять государственным имуществом, решения о реорганизации или ликвидации государственного предприятия, кроме случаев, когда оно признано банкротом, трудовой коллектив вправе потребовать передачи предприятия в аренду или преобразования его в иное предприятие, основанное на коллективной собственности; возникающие в таких случаях споры разрешаются государственным арбитражем. Однако и при этих условиях право полного хозяйственного ведения, хотя вроде бы оно и сконструировано по модели права собственности, поставлено в достаточно жесткие рамки. Несомненно, однако, что право полного хозяйственного ведения значительно полнее и шире по своему содержанию, нежели право оперативного управления, сконструированное в наиболее общем виде в ст. 261 Основ гражданского законодательства (ст. 931 ГК РСФСР). Напомним, что ранее государственное имущество закреплялось за государственным предприятием (объединением) именно на праве оперативного управления. Что же касается государственных учреждений, состоящих на госбюджете, то при характеристике того права, на котором закрепляется за ними государственное имущество, им повезло значительно меньше, чем госпредприятиям. Закон ограничился указанием на то, что государственное имущество, закрепленное собственником за государственным учреждением, находится в оперативном управлении этого учреждения. Что же касается характеристики права оперативного управления, которая применительно к имуществу бюджетного учреждения была дана в опубликованном проекте закона о собственности и по существу воспроизводила в соответствующей части содержание ст. 261 Основ гражданского законодательства, то она в принятом Верховным Советом законе о собственности оказалась опущенной. Трудно сказать, почему это произошло. Возможно, для того, чтобы права государственного учреждения по сравнению с правами государственного предприятия не выглядели слишком куцыми. А возможно, и потому, что конструкция оперативного управления, закрепленная в ст. 261 Основ, показалась разработчикам закона о собственности слишком громоздкой и сложной, чтобы ею воспользоваться. Как говорится, поживем – увидим.

Применительно к государственным учреждениям открытым по существу остался вопрос, на каком праве принадлежит им имущество, которое они приобретают за счет своей хозяйственной деятельности, в том числе и доходы от этой деятельности: на праве оперативного управления (как ассигнования из бюджета и прочее имущество, полученное от соответствующего собственника) или на праве полного хозяйственного ведения, поскольку государственное учреждение приобретает право на самостоятельное распоряжение доходами от хозяйственной деятельности и приобретенным за счет этих доходов имуществом.

Завершая краткую характеристику государственной собственности, отметим, что если по обязательствам государственных предприятий взыскание может быть обращено на все принадлежащее им имущество, в том числе и на основные средства, то государственное учреждение по-прежнему отвечает по обязательствам лишь находящимися в его распоряжении денежными средствами. При их недостаточности ответственность по обязательствам государственного учреждения несет собственник соответствующего имущества (ср. п. 1 ст. 5 и п. 3 ст. 26 Закона о собственности)[58].

Одним из наиболее полнокровных и в то же время вызывающих немало вопросов, требующих безотлагательного решения, оказался заключительный раздел Закона – «Гарантии и защита права собственности». Общая демократическая направленность закона, который разрабатывался в русле идей правового государства, отражена в этом разделе достаточно рельефно и последовательно. Формулировки, которые в цивилизованном обществе воспринимаются как само собой разумеющиеся, для нас с учетом пройденного пути многое значат. Раздел открывается принципиально важным указанием на то, что государство гарантирует стабильность отношений собственности, установленных в соответствии с настоящим законом. Если вспомнить, сколько раз за истекшие семьдесят с лишним лет людей лишали всякой уверенности в том, что они смогут воспользоваться плодами своего труда, заставляли отказываться от содержания скота, вырубать фруктовые деревья, а в последнее время и виноградники, приводить к норме добротные дома, то можно без преувеличения сказать, что эта неброская формулировка нашим народом поистине выстрадана. В качестве гаранта стабильности отношений собственности выступает именно государство, которое положило здесь на чашу весов свой авторитет. Будет стоять государство на страже отношений собственности, гарантируя их стабильность, – доверие народа к власти укрепится. Если же слова разойдутся с делами, это доверие может быть окончательно подорвано.

В соответствии с принципом стабильности отношений собственности закон устанавливает, что в случае принятия Союзом ССР, союзной или автономной республикой законодательных актов, прекращающих право собственности, убытки, причиненные собственнику, по решению суда возмещаются ему в полном объеме Союзом ССР, союзной или автономной республикой. Представляется, что в соответствующих случаях они возмещаются собственнику по решению государственного арбитража (например, если прекращено право собственности кооператива, кроме колхоза, или общественной