Измена. Счастье вопреки - Катя Лебедева

Он специально заставил нас сюда прийти, чтобы вот так уйти. Чтобы показать, каково его решение, и насколько серьезно оно, ведь одно дело просто сказать, что он выбирает семью и не будет играть по их правилам, а другое дело — вот так демонстративно взять и уйти, в какой-то степени демонстративно забить на них.

Это другой уровень, абсолютно другой, и воспринимается он людьми, иначе. Господи, почему я чувствую себя сейчас использованной? Именно использованной. Я снова пешка в его руках.

Но ладно, подумаю об этом позже и проанализирую то, что случилось сейчас. Главное убраться отсюда, пока свекр и свекровь всего лишь кричат нам в спину, а не встали из-за стола и не догоняют нас.

Я иду в нервном напряжении ровно до того момента, пока муж не усаживает меня на переднее сиденье автомобиля, и не закрывает дверь. Вот в этот момент я сдаюсь, чувствую, как спина, которая была каменной, расслабляется. Чувствую, как опускаются плечи, и я даже начинаю плакать.

Но к счастью, пока Витя идет к своему месту, успеваю стереть непрошеные слезы, вот только в зеркале заднего вида замечаю, что сын все видел, и по его взгляду понятно, мы еще это обсудим.

— Прости, что тебе пришлось услышать все это. Поверь, я не думал, что дойдет до такого, — едва Витя садится на водительское сиденье, говорит все это, глядя на меня, а я не могу посмотреть на него.

Я сижу, смотрю прямо и боюсь увидеть, что из ресторана выйдут родственники, и напоследок что-то еще мне скажут.

— Я люблю тебя, Ань, люблю, как бы тебе не хотелось верить в другое, — но вместо меня, на этих словах усмехается сын, и мы наконец-то трогаемся с места.

Глава 26

Аня

— Не трогай меня, отпусти, хватит. Хватит, я тебе говорю, отстань от меня, — пытаюсь сбросить с себя руки мужа.

Кричу на него, но он держит, прижимает меня к себе, и ему плевать, что я пинаюсь, брыкаюсь, извиваюсь, как не знаю, кто. Он терпит мою истерику, терпит мои крики. Чувствую, что уже на грани. Я настолько сильно устала, что словами не передать.

— Нет, — короткий, четкий и быстрый ответ. Все, как всегда, в фирменном стиле Громова. — Я знаю, все понимаю, Ань, но так надо было. Я, сволочь, скотина, со всем согласен, но я прошу тебя, успокойся.

— Я не хочу успокаиваться, я не буду успокаиваться, Витя! Отпусти меня. Ты перешел уже все границы, — голос срывает до хрипа.

Мне больно. Мне тяжело. Мне страшно. Я хочу оказаться где-то далеко-далеко отсюда, еще и живот болит, сильно болит. Все эти нервы дали о себе знать. По-хорошему надо ехать в больницу, но я надеюсь дотерпеть до утра, чтобы оказаться одной и самой поехать. Он не достоин. Он не достоин знать.

Но дотерплю ли я, могу ли я так рисковать жизнью ребенка? Боли очень сильные, еще и сама добавляю проблем. Ну как поступить в этой ситуации? Я не знаю. Я хочу, чтобы кто-то подсказал мне правильный ответ, вот только ничего не получится, советчиков нет, ни одного.

У Вити своя правда, у меня своя, еще есть Максим, который на моей стороне, который тоже хочет уйти, и мы уйдем, уйдем, потому что то, что сегодня случилось, уже переходит все границы, все! Чтобы он мне сейчас не сказал, как бы не попытался оправдаться, не поверю. Не поверю ни за что.

— Успокойся, я тебе говорю, — Витя немного подкидывает меня в воздухе, так что я начинаю визжать, теряю связь с реальностью, и, когда ноги касаются земли, стою в шоке и ничего не делаю.

Он пользуется этой секундной заминкой, разворачивает меня к себе, крепко держит за плечи и смотрит прямо в глаза. Этот взгляд обжигающий, говорящий, доходящий до глубины души. В нем страх и желание остановить, в нем чувство дикой вины.

— Ну что ты от меня хочешь, что? Тебе мало было того, что произошло в ресторане? Хочешь здесь, дома меня унизить? Тебе совсем меня не жаль? Ты настолько меня ненавидишь? — не сдерживаюсь, просто говорю все то, что на душе.

Хватит молчать. И так слишком долго молчала.

— Остановись, Витя, это уже переходит все границы. Остановись, я тебя прошу, — я плачу, не стыдясь, плачу, потому что хочу выплеснуть всю эту боль наружу, что копится внутри.

Я не могу, я устала, все это разрывает на части. Так не должно быть, нельзя все держать в себе. Может быть, в этом и была моя ошибка. Может быть, надо было с первого дня закатить ему такую истерику, но тогда у меня на нее не было сил, тогда я не была в таком отчаянии, ничего бы не получилось.

— Прекрати, я люблю тебя. Люблю! Слышишь? — схватив за лицо, грубо, но достаточно бережно пытается удержать наши взгляды муж. — Да, я ошибся, признаю свою вину. Так получилось, Ань. Но мне, кроме тебя, никто не нужен, только ты в моем сердце, только для тебя оно бьется.

Резко схватив меня за руку, он прикладывает ладонь к своему сердцу. Слышу, как бешено оно бьется, так же, как мое. Мне кажется, даже сейчас мы все равно настроены друг на друга. Мы те самые две половинки одного целого, но нас раскололи, а теперь мы пытаемся притянуться к друг к другу.

Но, увы, ничего не выходит. Где-то потерялся маленький осколок, крошка, которая не дает нам соединиться. Все, что сейчас происходит, это агония двух взрослых людей, не более того, просто агония, и когда-нибудь он это поймет, когда-нибудь осознает.

И я хочу, чтобы это произошло сейчас. Вот прямо здесь и сейчас, в эту минуту, потому что я больше не выдержу, не выдержу ждать, когда он меня отпустит.

— Это ничего не значит. Ты сидел, сидел и слушал, как твоя мать говорит про меня такие вещи. Это не любовь, Витя, это больное желание обладать. Мы запутались, мы приняли неправильное решение. Я знаю, что ты их любишь. Я знаю, что ты хочешь, чтобы они снова появились в твоей жизни, но я помеха, я мешаю вам. Я готова уйти.

Кричу все это ему в лицо и пытаюсь отнять руку, но он держит, и держит крепко.

— Почему ты этого не понимаешь? Я готова уступить место этой Мирославе. Уходи, уходи! Будь счастлив. Построй уже наконец ту жизнь, которую заслуживаешь, а не ту, на которую