Цезарь и Христос - Уильям Джеймс Дюрант

class="a">{1873}. Схожие методы правительственного контроля были распространены в конце третьего и начале четвертого веков на провинциальные предприятия, изготавливавшие вооружение, продовольствие и одежду. «В каждой провинции, — пишет Поль-Луи, — имелся особый прокуратор, осуществлявший надзор над промышленной деятельностью. В каждом крупном городе государство превратилось в могущественного работодателя… будучи на голову выше частных промышленников, которые в любом случае были к тому времени разорены налогами»{1874}.

Такая система не могла функционировать без контроля над ценами. В 301 г. Диоклетиан и его коллегии издали «Эдикт о ценах» (Edictum de pretiis), в котором устанавливались максимальные разрешенные цены или заработные платы на все важные виды продукции и услуги в Империи. В преамбуле эдикт обрушивается на монополистов, которые в условиях «дефицитной экономики» придерживают товары, чтобы вздуть цены:

Кто… настолько лишен человеческих чувств, чтобы не видеть того, что на рынках наших городов широко распространились неумеренные цены, а стремление что-либо приобрести не ослабевает ни благодаря обильному предложению, ни урожайным годам? Выходит, что… дурные люди боятся оказаться в проигрыше, если настанет изобилие. Существуют люди, чья цель — противодействовать общему благосостоянию… лишь бы добиться лихоимских и разорительных доходов… Жадность свирепствует по всему свету… Всякий раз, когда нашим армиям приходится выступать на защиту общей безопасности, спекулянты вздувают цены не в четыре и не в восемь раз, но настолько, что это не поддается описанию. Иногда солдат истрачивает все свое жалованье и всю премию на одну-единственную покупку, так что контрибуции со всего мира, направляемые на содержание армии, становятся добычей омерзительных воров{1875}[129].

Эдикт вплоть до нашего времени оставался самым знаменитым примером попытки заменить экономические законы правительственными декретами. Крах он потерпел полный и незамедлительный. Торговцы стали укрывать свои товары, дефицит стал еще более острым, чем прежде, в потворстве росту цен обвинили самого Диоклетиана{1876}, вспыхнули мятежи, и правительство было вынуждено либерализовать положения Эдикта, чтобы восстановить производство и распределение{1877}. Окончательно отменен он был Константином.

Слабость такой управляемой экономики в том, какую цену приходится заплатить за администрирование. Бюрократический аппарат был расширен настолько, что Лактанций, несомненно, из политических соображений, утверждал, будто он составил половину всего населения империи{1878}. Бюрократы обнаружили, что стоящие перед ними задачи непосильны для человеческой порядочности, а осуществляемый ими контроль слишком спорадичен, чтобы справиться с неуловимой изобретательностью человека. Для содержания бюрократии, двора, армии, строительной программы и продовольственных раздач налоги взмыли до беспрецедентных высот, став вездесущими и тотальными. Поскольку государство еще не научилось путем общественных займов скрывать свою расточительность и откладывать платежи на будущее, постольку цену за свои годовые операции оно было вынуждено выплачивать из своего годового дохода. Чтобы избежать получения доходов в виде обесценивающихся денег, Диоклетиан постановил, что везде, где это возможно, налоги следует взимать натурой: налогоплательщики были обязаны транспортировать свои налоговые квоты в правительственные хранилища, и была создана трудоемкая система доставки товаров с этих складов к местам их назначения{1879}. В каждом муниципалитете декурионы (decuriones), или муниципальные чиновники, должны были брать на себя финансовую ответственность за любые недостачи в уплате налогов, установленных для их общин{1880}.

Поскольку каждый налогоплательщик пытался уклониться от налогов, государство организовало особую налоговую полицию, проверявшую собственность и доходы каждого гражданина. К женщинам, детям и рабам применялись пытки, чтобы заставить их открыть спрятанные богатства или заработки семьи. За уклонение от налогов были предусмотрены суровые наказания{1881}. К концу третьего века, и особенно в четвертом веке, бегство от налогов превратилось в Империи едва ли не в эпидемию. Люди состоятельные прятали свои богатства, местные аристократы записывались в сословие humiliores, лишь бы избежать избрания на муниципальную службу, ремесленники забрасывали мастерские, сельские собственники оставляли обложенные сверхналогами участки и становились наемными работниками, многие деревни и некоторые города (напр., Тивериада в Палестине) покидались своими жителями ввиду непосильности податей{1882}. Наконец, в четвертом веке граждане тысячами бежали за границу, ища убежища у варваров{1883}.

Вероятно, именно для того, чтобы воспрепятствовать этой дорого стоившей государству мобильности, обеспечить своевременный приток продовольствия в города и армии, а налогов — в государственную казну, Диоклетиан прибег к мерам, которые в результате способствовали установлению крепостного права на полях, в цехах и на фабриках. Сделав землевладельца ответственным (посредством введения налоговых квот, взимавшихся натурой) за производительность его арендаторов, правительство постановило, что арендатор обязан оставаться на своей земле до тех пор, пока не расплатится с задолженностями и не внесет десятину. Мы не знаем, когда вышел в свет этот исторический декрет, но в 332 г. закон Константина признавал его и подтверждал, превращая арендатора в adscriptitius — «приписанного» к земле, которую тот обрабатывал; он не мог покинуть ее без согласия владельца, а если земельный участок продавался, арендатор со своей семьей продавался вместе с ним{1884}. Мы не знаем, вызвали ли эти преобразования протест. Возможно, этот закон преподносился колонам как гарантия их экономической безопасности, как в современной Германии. Посредством этой и других мер сельское хозяйство перешло в третьем веке от рабства через свободный труд к крепостному праву и вступило в средние века.

Схожие меры по обеспечению стабильности предпринимались и по отношению к промышленности. Трудящийся был «приморожен» к своему рабочему месту, и ему запрещалось переходить из одной мастерской в другую без правительственного согласия. Каждая коллегия или гильдия была прикреплена к своему ремеслу и возложенной на нее задаче, и никто не имел права выйти из гильдии, к которой был приписан{1885}. Членство в той или иной гильдии сделалось обязательным для каждого, кто был занят в коммерции или промышленности, и сын был обязан заниматься тем же родом деятельности, что и его отец{1886}. Когда человек желал поменять место жительства или род занятий на другой, государство напоминало ему, что Италия находится в положении страны, осажденной варварами, и каждый должен оставаться на своем посту.

В 305 г. прошли пышные церемонии в Никомедии и Милане: Диоклетиан и Максимиан отреклись от власти, и Августами стали Галерий и Констанций Хлор. Галерий стал императором Востока, Констанций Хлор — Запада. Диоклетиан, которому было только пятьдесят пять, поселился в своем огромном дворце в Сплите, провел там последние восемь лет жизни и безучастно взирал оттуда на распад учрежденной им тетрархии в гражданской войне. Когда Максимиан уговаривал его вернуться к власти и положить конец распрям, он ответил, что если бы Максимиан только видел, какую прекрасную