Цезарь и Христос - Уильям Джеймс Дюрант

Он заслужил свою капусту и свой покой. Он положил конец пятидесятилетней анархии, восстановил правительство и законность, вернул стабильность промышленности и безопасность торговле, укротил Персию и смирил варваров и, несмотря на несколько казней, был, в общем, порядочным законодателем и справедливым судьей. Это правда, что он организовал требующий больших затрат бюрократический аппарат, покончил с местной автономией, жестоко карал оппозицию, преследовал церковь, которая могла бы стать для него полезным союзником, и превратил население Империи в кастовое общество, на одном конце которого находилось неграмотное крестьянство и абсолютный монарх — на другом. Однако ситуация, в которой оказался Рим, не позволяла проводить либеральную политику; пытавшиеся проводить ее Марк Аврелий и Александр Север потерпели крах. Окруженное врагами со всех сторон, Римское государство действовало так, как и должны действовать все державы во время судьбоносных войн: оно согласилось на диктатуру сильного вождя, обложило своих граждан непосильными налогами и ради обеспечения коллективной свободы отложило в сторону свободу индивидуальную. Диоклетиан, более дорогой ценой, но и в более трудных обстоятельствах, повторил достижение Августа. Современники и потомки, помня о том, какой беды им удалось избежать, прозвали его «Отцом Золотого века». Константин вступал в дом, построенный Диоклетианом.

ГЛАВА 30

Триумф христианства

306–325 гг.

I. ВОЙНА МЕЖДУ ЦЕРКОВЬЮ И ГОСУДАРСТВОМ 64–311 гг.

В ДОХРИСТИАНСКУЮ ЭПОХУ римское правительство проявляло в большинстве случаев терпимость по отношению к соперникам ортодоксального язычества; в свою очередь эти религии были столь же терпимы к официальным и императорским культам. От приверженцев новых религии не требовалось ничего, кроме своевременно выказанного уважения богам и главе государства. Императоры были задеты тем, что из всех еретиков среди подданных Империи лишь христиане и иудеи отказываются присоединиться к почитанию их Гения. Сжигание фимиама перед статуей императора стало знаком и подтверждением лояльности Империи, как клятва преданности является непременным условием предоставления гражданства в наши дни. Церковь, со своей стороны, возмущалась римским представлением о подчиненности религии государству. Она видела в императорском культе проявление политеизма и идолопоклонства и учила своих последователей не принимать в нем участия любой ценой. Римское правительство заключило, что христианство является радикальным — возможно, коммунистическим — движением, коварно добивающимся низвержения установленного порядка.

До Нерона обе силы находили возможность уживаться друг с другом мирно. Иудеи были освобождены законом от участия в императорском культе, и христианам, которых вначале путали с иудеями, гарантировалась та же привилегия. Однако казнь Петра и Павла и сожжение христиан для иллюминации Нероновых игр превратили эту взаимную презрительную терпимость в неослабевающую враждебность и периодически вспыхивающую войну. Невозможно удивляться тому, что после подобной провокации христиане обратили все свое оружие на борьбу с Римом: они осуждали его безнравственность и идолопоклонство, высмеивали его богов, радовались его бедствиям{1888} и предсказывали его скорое падение. В пылу веры, сделавшейся нетерпимой вследствие нетерпимости, христиане объявляли о том, что все, кто имел шанс признать Христа и отверг его, обречены на вечные муки; многие из них предсказывали, что та же участь ожидает весь дохристианский или нехристианский мир. В ответ язычники называли христиан «отбросами общества» и «наглыми варварами», обвиняли их в «ненависти к роду человеческому» и приписывали все несчастья Империи гневу языческих богов на то, что их христианским хулителям позволено жить на свете{1889}. Обе стороны не гнушались пускать в ход тысячи клевет друг на друга. Христиан обвиняли в занятиях черной магией, в испитии человеческой крови на пасхальном празднике{1890} и поклонении ослу.

Но конфликт был глубже и не сводился к обмену ударами. Языческая цивилизация опиралась на государство, христианская — на религию. Для римлянина религия была частью структуры и церемониала правительства, и кульминацией его нравственности является патриотизм. Для христианина религия была чем-то отдельным от политической организации общества и стояла выше ее. Его высшим сюзереном был не Цезарь, но Христос. Тертуллиан выдвинул революционный принцип, согласно которому человек не должен повиноваться закону, который кажется ему несправедливым{1891}. Христианин относился к своему епископу, даже к своему священнику с куда большим почтением, чем к римскому магистрату; он предпочитал выносить свои юридические споры с единоверцем на суд церковных властей, а не прибегать к услугам государственных чиновников{1892}. Удаление христианина от мирских дел казалось язычнику бегством от гражданских обязанностей, ослаблением национального темперамента и воли. Тертуллиан советовал христианам отказываться от несения воинской службы: то, что значительное их число последовало его совету, следует из призыва Цельса положить конец этому отказу и ответа Оригена, заметившего, что, хотя христиане не станут сражаться за Империю, они будут молиться за нее{1893}. Христиане увещевались своими руководителями сторониться нехристиан, избегать их варварских праздничных игр и театров — этих рассадников непристойности{1894}. Брак с нехристианами запрещался. Рабы-христиане обвинялись во внесении разлада в семью, ибо зачастую они обращали в свою веру детей и жену хозяина; христианство считали виновным в разрушении семейного очага{1895}.

Оппозиция новой религии исходила скорее от населения, чем от государства. Магистраты часто являлись людьми высокой культуры и терпимости, но основная масса языческого народа была недовольна отчужденностью, превосходством и самоуверенностью христиан и призывала власти покарать этих «атеистов» за оскорбление богов. Тертуллиан замечает, что «мы чувствуем общую к нам ненависть»{1896}. Со времени Нерона римское право, по-видимому, начинает рассматривать исповедование христианства как уголовное преступление{1897}; однако при большинстве императоров это постановление проводилось в жизнь сознательно небрежно{1898}. Если против христианина выдвигалось обвинение, он мог обычно получить свободу, воскурив фимиам перед статуей императора; после этого, очевидно, ему не возбранялось держаться своей веры{1899}. Христиане, отказывавшиеся проявить свое уважение к государству подобным образом, могли быть заключены в тюрьму, подвергнуться бичеванию или изгнанию, осуждались на каторжные работы или (редко) предавались смертной казни. Домициан, по-видимому, изгнал из Рима нескольких христиан, но «будучи в известной степени человеком, — пишет Тертуллиан, — он вскоре прекратил то, что начал, и вернул ссыльных»{1900}. Плиний попытался привести закон в действие с рвением дилетанта (111 г.), если судить по его письму Траяну:

Пока же с теми, на кого донесли как на христиан, я действовал так. Я спрашивал их самих, христиане ли они; сознавшихся спрашивал