Сказки весеннего дождя. Повесть Западных гор - Уэда Акинари

– Да мы можем и не ужинать и без постелей обойдемся. Но уж позвольте остаться у вас на одну ночь! Все лучше, чем заблудиться в незнакомых местах… – Они настояли на своем и вошли.

Из-за рваной ширмы в глубине помещения слышался кашель, – видимо, там был человек. С улицы вошел слуга, снял с плеч мешок:

– Вот, рис принес.

Ханкай с Мурагумо тут же предложили ему золотой:

– Мы хорошо заплатим, продайте этот рис нам!

Но настоятель храма сказал:

– Нет, это для гостя, не продается ни за какие деньги. Пусть один из вас сам сходит на постоялый двор купить съестного, а за этим рисом посылал другой господин.

Двое поняли, в чем дело, и, пройдя в ту часть помещения, которая была застлана циновками, заглянули за ширму – там оказался самурай лет пятидесяти. Он засмеялся:

– Какие крепкие молодые люди! Проходите сюда. Как говорится, побеседуем заполночь. Настоятель – мой племянник. Он вечно болеет, да и робок… Сейчас мой слуга сварит рис. Я поделюсь, зачем вам стряпать отдельный ужин…

Эти приветливые слова успокоили двоих, они закурили и, потягивая кипяток, разговорились.

Самурай заметил:

– Святой отец сущий здоровяк, и взор у него грозный, а у высокого господина на лбу заметны два шрама от меча… Вы предложили золотой за жалкую горсть риса, хотя совсем не похожи на богатых и знатных путешественников. Вы бесшабашные игроки? Или бродяги, промышляющие разбоем?

Мурагумо ответил:

– Мы воры. Прошлой ночью нам повезло, и теперь в наших соломенных тюках полно золота. Но слишком много денег – обуза, вот и проматываем на что попало…

– Это и видно. И мужественный господин, и монах – сущие разбойники. Скитаетесь без пристанища, и жизнь для вас, что горсть придорожной пыли. В эпоху смут вы могли бы, взяв себе геройские имена, командовать целыми провинциями и держать врагов в страхе. Отважные вы люди! – сказал самурай.

Ханкай на это возразил:

– Хоть мы и воры, жизнь нам дорога. Богатства достаются легко, а жизнь сберечь трудно. Если ты знаешь, где украсть такую судьбу, чтобы жить сто лет, – научи!

Самурай долго смеялся.

– Неужели вы думаете, что те, кого вы ограбили, не держат зла? Власти всегда готовы схватить таких, как вы. Постоянно грабя и убивая людей, вы едва ли получите в награду долголетие. Я слышал такое суждение: «Вор знает свою вину и не может вернуться к добрым людям, смолоду помня, что кара неизбежна». Вы не согласны? Да, во времена смут вы были бы герои. Но в стране давно уже порядок и грабителей казнят. Даже если вы оставите эти дела, раз зло совершено, вас в конце концов схватят. И кого вы тогда обманете пустыми словами?

Ханкая это рассердило:

– Силы у меня хватает. Уже не раз меня пытались поймать. Если суждена мне небом долгая жизнь, я сумею вырваться, хотя и виновен.

А Мурагумо прибавил с насмешкой:

– Ты уже стар, тебе следует молиться о возрождении в раю. Настоятель, говоришь, твой племянник? Значит, повезло: «Один сын в монахи – девять сородичей в рай». Обратись-ка лучше мыслями к Будде, раз уж заночевал нынче в храме.

– Хоть и стар, я самурай. Служу своему господину и молюсь лишь о том, чтобы исполнить этот долг. Длинна ли будет моя жизнь или коротка, в этом я полагаюсь на небеса. А кто хочет прожить сто лет, тот всегда убегает и прячется, и нигде ему нет покоя, – так не все ли это равно, что ранняя смерть?

– Браниться на словах – пользы мало. Покажи, как ты верен самурайскому долгу! – И Ханкай размахнулся, чтобы ударить самурая по лицу. Но удар был перехвачен, и Ханкай оказался на полу.

– Ах, ты мастер? – Ханкай вскочил, пытаясь пнуть противника ногой.

Но самурай схватил его ногу, бросил Ханкая на этот раз набок и с возгласом: «Х-хэ!» – сильно ударил его под ребра. После этого удара Ханкай уже не смог встать.

На смену поднялся Мурагумо. Он хотел ударить самурая монашеским посохом, но промахнулся, и правая рука его была схвачена так, что он не мог ею шевельнуть.

– Судя по шрамам на твоем лице, ты незадачливый грабитель и частенько попадал в переделки. Ну, попробуй вытащи руку! А ведь у властей много таких людей, как я, им легко будет поймать тебя. – И самурай повалил Мурагумо на пол.

Рука Мурагумо совершенно омертвела, драться он не мог.

Ханкай ревел:

– Ты сломал мне кости! Мерзавец! – Однако, хотя голос был грозен, силы оставили его.

Самурай рассмеялся:

– Ну ладно, ужин готов. Угощу вас. – Он поднял Ханкая, ткнул его в спину: «Эй!» – и тот кое-как пришел в себя.

– У меня что-то с рукой, – буркнул Мурагумо.

Самурай взял его за руку, как-то так повернул – и все встало на место, хоть вначале было больно.

Слуга и настоятель храма принесли ужин.

– Вам я дам только по одной порции. Чтобы вы знали, каково бывает в тюрьме. – Самурай поставил перед каждым плошку, доверху наполненную рисом.

Однако они были в таком унынии, что не могли есть.

Наступила уже глубокая ночь, и каждый лег в своем углу.

На следующее утро самурай дал им снадобье:

– Приложите к больным местам.

– Спасибо. – И оба смазали свои раны.

Самурай позавтракал и собрался уходить.

– Послушайте меня! Здешний настоятель молод и нездоров, но он сын самурая. Драться он умеет, и хотя скрывает это, он будет драться, если надо. Подлечите ваши раны и поскорее откланяйтесь да уходите. – И он вышел за ворота.

Настоятель нагнал его:

– Такие грабители не страшнее птиц в клетке. Хоть я и болен, смогу опять им вывернуть кости, если они дадут волю рукам. Иди и будь спокоен.

Тем временем дело шло к полудню. Необычный настоятель с пронзительным взглядом дал им лишь воды из-под вареного риса. Они попробовали предложить ему за постой все ту же золотую монету, но он подкладывал дрова в очаг и даже не взглянул на них.

– Неужели монах может взять ворованное золото?

Им стало не по себе и, не говоря ни слова, они вышли. Через некоторое время Мурагумо проговорил:

– С тех пор как я перестал плавать по морю, душа моя не находит себе места. Вернусь, пожалуй, на родину в Синано[202] – успокоюсь там, отдохну. В Эдо мне идти опасно, ведь я там когда-то был борцом сумо, там меня знают… – И