Гафт и Остроумова. История любви - Михаил Александрович Захарчук

Сверчковой, сыгранной Л. Ивановой в присущей ей острохарактерной манере. Но чем дальше развиваются события, тем меньше дают они повода для веселья. Вроде бы никакой «чернухи», а жить, оказывается, страшно. И в финале в зале повисает пауза, прежде чем кто-то из зрителей первым отваживается на аплодисменты».

В год Миллениума театр «Современник» как бы повторил свой удачный опыт. В том смысле, что вновь доверил режиссеру Николаю Коляде поставить спектакль «Уйди-уйди» автора… Николая Коляды. А поскольку этого спектакля мне не довелось видеть на сцене театра, я прибегну к повторному приему: рассказам моих коллег.

Итак, Елена Ямпольская: «Типичная российская семья – избыток женщин (четыре поколения) и острый дефицит мужиков. Скандалы, даже драки. Пьянство, фобии, совковые предрассудки в головах. Из-под колосников падают крупные капли, вся сцена заставлена пошлыми трехлитровыми банками. Благодаря вечной сырости – комары. Невзирая на перманентный потоп – мыши. В дальнем верхнем углу – индифферентные, слепые, потрескавшиеся образа. Место действия – разглубинная глубинка, Тмутаракань, Гнилые Выселки рядом с энным военным городком. И попадает в это бабье царство то ли аферист, то ли авантюрист, то ли алиментщик. Неприкаянный, слегка чокнутый тип, поначалу сильно вешающий лапшу на женские уши относительно своей прикаянности. Мол, семь комнат в Краснодарском крае, веранда, увитая виноградом, служба в «отделе по развитию», частые командировки… Далее Краснодарский край фигурирует в общей беседе, примерно как райские кущи, недаром главная героиня – Людмила Ромашкина (Елена Яковлева), чтобы определить рубеж новой жизни, пользуется выражением «отойти в мир иной». Ради соответствия и вероятного выезда на ПМЖ в Краснодарский край Валентину (Валентин Гафт) предлагается встречный набор семейных легенд – о домашних традициях, муже-герое и примерной дочке. С обеих сторон мифы настолько липовые, что развенчивать их не стоит труда – сами рассыпаются ко второму акту. Тогда же облетают золоченые нейлоновые рюши с Яковлевой, и теряет свой хипповый прикид (бандана, черные очки, серьга в ухе) молодящийся скиталец – Гафт. Оба теперь в домашнем затрапезе.

Первый акт и написан, и поставлен, и сыгран сумбурно. Слишком много фонограммных шлягеров и солдатских песен-плясок. Говор Яковлевой чересчур утрирован под Рину Зеленую в «Весне» или «Подкидыше». Гафт в длиннокосматом парике отпугивающе экстравагантен, пухлая дочка (Ульяна Лаптева) груба, толста, и только, ее дружок-дембель (Олег Феоктистов) старательно «косит» под идиота… Зато второй (в смысле – акт) сделан, как статуэтка работы большого мастера, – изящно, мощно, одним движением. Ни убавить, ни прибавить. Убавить, впрочем, можно было бы голые солдатские зады: во-первых, после додинского «Чевенгура» прием смотрится явным эпигонством, во-вторых, не на эту ли красоту сбежались в зал «Современника» видные представители «голубой» театральной общественности?»

Майя Одина: «Характеры для своих персонажей Коляда насочинял непростые, с превращением. Сначала вроде упыри-упырями, а приглядишься – несчастные люди, милые даже, когда спят или жалуются. Герой Валентина Гафта (Валентин) – поначалу самоуверенный тип с банданкой на голове, крестом на шее и серьгой в ухе – оказывается к финалу беспомощным и несчастным нытиком. То ли солдат, то ли юродивый Евгений (Олег Феоктистов) – наивным деревенским парнем, затвердившим, как заклятье, «сделаем ремонт, и все у нас будет четко». Людмила и вовсе ангел, хоть и разодета как шлюха. Елена Яковлева играет тот тип затюканных бедностью и одиночеством женщин, которые коня на скаку, конечно, остановят, только зрелище это будет совсем не таким антично-героическим, как у Некрасова, а надрывным и мучительным. Но, слава богу, и на нее, несчастную, нашелся свой Некрасов. Пожалел. Воспел. И в большом столичном театре показал, как им на Руси жить нехорошо».

Эдуард Саркисов: «Спектакль «Уйди-уйди» по пьесе Николая Коляды поставил сам Коляда. Сюжет очень прост: в провинции, в глуши, недалеко от военного городка, живет женщина средних лет. Живет не одна: мама, бабушка и дочь. Появляется мужчина: откликнулся на объявление, которое дала женщина в газету, – познакомиться и выйти замуж. Приезжает, начинает строить из себя героя. Потом – скандал, пьянка, похмелье, прозрение. «Мои герои хотят счастья, но счастья не обретают. Нет шансов», – утверждает Коляда. И продолжает: «Поставить любую мою пьесу мне предложила Галина Борисовна Волчек. Она была первой, кто поставил мою пьесу в Москве. Эта пьеса – «Мурлин Мурло», она уже 10 лет идет в «Современнике». Волчек была первой, кто поставил мою пьесу за границей – в Эссене, и снова «Мурлин Мурло». Оттуда все мои контакты с Германией. А после в «Современнике» была поставлена еще одна моя пьеса – «Мы едем, едем, едем…». В случае с «Уйди-уйди» я вообще не думал о «Современнике». Когда получил предложение от Галины Борисовны, то сразу же поставил ее в известность о том, что волнуюсь – никогда не ставил в столице: «Можно я сначала проэкспериментирую на своих?» Она дала «добро». Поставил ее в Екатеринбургском театре драмы на малой сцене. Спектакль получился хорошим. Да и здесь он хорош. Репетировал полгода. Все эти полгода жил в гостинице «Москва», устал катастрофически: приходилось наезжать в Екатеринбург – у меня там студенты. Кроме того, я еще и главный редактор журнала «Урал», вот уже полтора года. И там работа. Тяжелое было время. Но на предпремьерном спектакле я вдруг обомлел: вышел Валентин Гафт на сцену и такое выдал – просто отпад!»

Роман Должанский: «В семье главной героини, кассирши местной автостанции, ни одного мужчины, зато четыре женщины четырех поколений. Устав от отсутствия личной жизни и присутствия бабушки, мамы и дочки, кассирша написала объявление в газету – и вот откликнулся мужчина с лицом Валентина Гафта, приехал в гости не то с Кавказа, не то из Краснодарского края, в ярко-красной майке под пиджаком, с серьгой в ухе и длинными седыми патлами вокруг лысины. Все первое действие замотанная жизнью женщина, мечтающая о переезде в теплые края, пытается произвести на потенциального жениха выгодное впечатление. Она, с перепугу залезшая в немыслимый розово-золотистый наряд, вопит и трепыхается так, как будто к ней подвели двести двадцать вольт, а в ответ ей пожилой хипарь голосом Гафта обаятельно мурлычет что-то уклончивое. Не то куражится, не то просто застенчивый.

Что думает про это премьерная аудитория, светящаяся лицами господ Ястржембского, Степашина, Игнатенко да госпожи Пугачевой? Хлопает громко, но формально, не от души. Душой зритель, будь он хоть сама Пугачева, ждет чего-нибудь другого, истинно жалобного, по-настоящему бесстыдного, на разум и вкус не оглядывающегося. И дожидается, когда не на шутку осмелевший персонаж Гафта адресует свои претензии уже не окружающим, не зажравшейся буржуазной Москве, а непосредственно небесам. «Почему мы все должны умереть? Я не хочу умирать!» – кричит он. Брачному