Пушкин. Болдино. Карантин. Хроника самоизоляции 1830 года - Михаил Яковлевич Визель

Да их хоть выбылыми счесть:

Не ходит ни одна у дышла.

«А долго ли прикажешь мне,

Платя в избе терпенью дани,

Истории тьму-таракани

Учиться по твоей стене?»

– Да к ночи кони придут, нет ли,

Тут их покормим час иль два.

Ей-ей, кружится голова;

Приходит жутко, хоть до петли!

И днем и ночью всё разгон,

А всего-навсего пять троек;

Тут как ни будь смышлен и боек,

А полезай из кожи вон!

– живописал Вяземский в стихах жанровую сценку.

У Петра Вяземского было три проблемы: богатство, знатность и несокрушимое здоровье. Это не проблемы в житейском смысле, но для поэта – да. Так что едва ли бы мы его помнили, если бы он не был одним из ближайших друзей Пушкина

Входя в бедное его жилище, проезжающий смотрит на него как на врага; хорошо, если удастся ему скоро избавиться от непрошеного гостя; но если не случится лошадей?.. боже! какие ругательства, какие угрозы посыплются на его голову! В дождь и слякоть принужден он бегать по дворам; в бурю, в крещенский мороз уходит он в сени, чтоб только на минуту отдохнуть от крика и толчков раздраженного постояльца. Приезжает генерал; дрожащий смотритель отдает ему две последние тройки, в том числе курьерскую. Генерал едет, не сказав ему спасибо. Чрез пять минут – колокольчик!.. и фельдъегерь бросает ему на стол свою подорожную!..

– вторит Пушкин. Но делает совсем другой вывод:

Вникнем во все это хорошенько, и вместо негодования сердце наше исполнится искренним состраданием.

Этому-то состраданию и посвящена вся повесть «Станционный смотритель». И именно из сюртучка Самсона Вырина, а не (только) из шинели Акакия Башмачкина вышла русская литература XIX века. Это та грань, которая отделяет талант от гения, блестящего интеллектуала Вяземского от национального писателя Пушкина. И это то, о чем не стоит забывать, перечитывая письма Пушкина из Болдина – то нежные, то шутливые, а то порой и мрачные.

А что до наступившего поста – Пушкин все-таки не до конца мог оценить сложность затеянного предприятия: венчались девица Наталья Гончарова и чиновник коллегии иностранных дел Александр Пушкин только 18 февраля 1831 года.

/пт 21 ноября

Пишет план предисловия к восьмой и девятой главам «Евгения Онегина».

/вс-пн 23–24 ноября

Получает из Нижнего Новгорода письмо полковника корпуса жандармов Д. С. Языкова от 22 ноября и при нем свидетельство на право выезда из Болдина в Москву.

/вт 25 ноября (?)

Получает от Н. Н. Гончаровой письмо из Москвы от 19 ноября.

Надо объясниться! / пятнадцатое письмо

D’après votre lettre du 19 Nov.<embre> je vois bien qu’il faut que je m’explique. Je devais quitter Boldino le 1-r octobre. La veille j’allais à une trentaine de verstes de chez moi chez la Psse Galitzin pour savoir au juste le nombre des quarantaines, le chemin le plus court etc. Comme sa campagne se trouve sur le grand chemin, la Psse s’était chargée de savoir tout cela au juste.

Le lendemain 1-r octobre en revenant chez moi, je reçois la nouvelle que la Choléra a pénétré jusqu’à Moscou, que l’Empereur y est et que les habitants l’ont tous abandonnée. Cette dernière nouvelle me rassure un peu. Ayant appris cependant que l’on délivrait des certificats pour un passage libre ou, au moins, pour un temps moindre de quarantaine, j’écris à cet effet à Нижний. On me répond que le certificat me serait délivré à Лукоянов (comme quoi Boldino n’est pas infecté). En même temps on m’apprend que l’entrée et la sortie de Moscou sont interdites.

Из вашего письма от 19 ноября вижу, что мне надо объясниться. Я должен был выехать из Болдина 1-го октября. Накануне я отправился верст за 30 отсюда к кн. Голицыной, чтобы точнее узнать количество карантинов, кратчайшую дорогу и пр. Так как имение княгини расположено на большой дороге, она взялась разузнать все доподлинно.

На следующий день, 1-го октября, возвратившись домой, получаю известие, что холера добралась до Москвы, что государь там, а все жители покинули ее. Это последнее известие меня несколько успокаивает. Узнав между тем, что выдают свидетельства на свободный проезд или по крайней мере на сокращенный срок карантина, пишу на этот предмет в Нижний. Мне отвечают, что свидетельство будет мне выдано в Лукоянове (поскольку Болдино не заражено), в то же время меня извещают, что въезд и выезд из Москвы запрещены.

Cette dernière nouvelle et surtout l’incertitude de votre séjour (je ne recevais de lettre de personne à commencer par Mr mon frère, qui se soucie de moi comme de l’an 40) m’arrêtent à Boldino. Arrivé à Moscou, je craignais ou plutôt j’espérais de ne pas vous y trouver, et quand même on m’y aurait laissé pénétrer, j’étais sûr qu’on ne m’en laisserait pas sortir. En attendant le bruit que Moscou était désert se confirmait et me rassurait.

Tout à coup je reçois de vous un petit billet ou vous m’apprenez que vous n’y avez pas songé… Je prends la poste; j’arrive à Лукоянов où l’on me refuse un passe-port sous prétexte que j’étais choisi pour inspecter les quarantaines de mon district. Je me décide à continuer ma route après avoir envoyé une plainte à Нижний. Arrivé sur le territoire de Vladimir, je trouve que la grand’route est interceptée et que personne n’en savait rien, tellement les choses sont ici en ordre. Je reviens à Boldino, ou je resterai ju<squ>’à ce que je n’aie reçu le passeport et le certificat, c’est-à-dire jusqu’à ce qu’il plaira à Dieu.

Эта последняя новость, особенно же неизвестность вашего местопребывания (я не получал писем ни от кого, даже от брата, который думает обо мне, как о прошлогоднем снеге) задерживают меня в Болдине. Я боялся или, вернее, надеялся по прибытии в Москву вас там не застать и был уверен, что если даже меня туда и впустят, то уж наверное не выпустят. Между тем слух, что Москва опустела, подтверждался и успокаивал меня.

Вдруг я получаю от