Пушкин. Болдино. Карантин. Хроника самоизоляции 1830 года - Михаил Яковлевич Визель

пустилъ и протурилъ назадъ въ мое Болдино. Какъ быть? въ утѣшеніе нашелъ я ваши письма и Марѳу – и прочелъ ее два раза духомъ. Ура! – я было, признаюсь, боялся чтобъ первое впечатлѣніе не ослабѣло [при] потомъ; но нѣтъ – я все-таки при томъ-же мнѣніи: Марѳа имѣетъ Европейское, высокое достоинство – Я разберу ее какъ можно пространнѣе – Это будетъ для меня изученіе и наслажденіе – Одна бѣда: слогъ и языкъ. Вы неправильны до безконечности – и съ языкомъ поступаете, какъ Іоаннъ съ Новымгородомъ. Ошибокъ грамматическихъ, противныхъ духу его – усѣченій, сокращеній – тьма. Но знаете-ли? и эта бѣда не бѣда. Языку нашему надобно воли дать болѣе – (Разумѣется сообразно съ духомъ его) – И мнѣ ваша свобода, болѣе по сердцу чѣмъ чопорная наша правильность. – Скоро-ли выдетъ ваша Марѳа?

Не посылаю вам замечаний (частных), потому что некогда вам будет переменять то, что требует перемены. До другого издания. Покамест скажу вам, что антидраматическим показалось мне только одно место: разговор Борецкого с Иоанном: Иоанн не сохраняет своего величия (не в образе речи, но в отношении к предателю). Борецкий (хоть и новгородец) с ним слишком запанибрата; так торговаться мог бы он разве с боярином Иоанна, а не с ним самим. Сердце ваше не лежит к Иоанну. Развив драматически (то есть умно, живо, глубоко) его политику, вы не могли придать ей увлекательности чувства вашего – вы принуждены были даже заставить его изъясняться слогом несколько надутым. Вот главная критика моя. Остальное… остальное надобно будет хвалить при звоне Ивана великого, что и выполнит со всеусердием ваш покорнейший пономарь. А. П.Что за прелесть сцена послов! как вы поняли русскую дипломатику! А вече? а посадник? а князь Шуйский? а князья удельные? Я вам говорю, что это все достоинства – ШЕКСПИРОВСКОГО!..О слоге упомяну я вкратце, предоставя его журналам, которые, вероятно, подымут его на царя (и поделом), а вы их послушайтесь. Для вас же пришлю я подробную критику, надстрочную. Простите до свидания. Поклон Языкову.

Не посылаю вамъ замѣчаній (частныхъ) потому что нѣкогда вамъ будетъ перемѣнять то что требуетъ перемѣны. До другого Изданія – Покамѣсть скажу Вамъ, что Антидрамматическимъ показалось мнѣ только одно мѣсто: Разговоръ Борецкаго съ Іоанномъ. Іоаннъ не сохраняетъ своего величія (не въ образѣ рѣчи, но въ отношеніи къ предателю). Борецкій (хоть и Новгородецъ) съ нимъ слишкомъ за Пани брата; такъ торговаться могъ бы онъ развѣ с бояриномъ Іоанна, а не съ нимъ самимъ. Сердце Ваше не лежитъ къ Іоанну. Развивъ драмматически (то есть умно, живо, глубоко) его политику – Вы не могли придать ей увлекательности чувства вашего – Вы принуждены были даже заставить его изъясняться слогомъ нѣсколько надутымъ. Вотъ главная критика моя. Остальное – остальное надобно будетъ хвалить при звонѣ Ивана великаго, что и выполнитъ со всеусердіемъ вашъ покорнѣйшій понамарь

А. П.

О слогѣ упомяну я вкратцѣ, предоставя его журналамъ, которые вѣроятно подымутъ его на Царя (и подѣломъ) а вы ихъ послушайтесь. Для васъ же пришлю я подробную критику надстрочную – Простите до свиданія.

Поклонъ Языкову.

Что за прелесть сцена пословъ! Какъ вы поняли Русскую дипло<ма>тику! А вѣче? а Посадникъ? а К. Шуйскій? а Князья Удѣльные? я вамъ говорю что это все достоинства – Шекспировского.

Викентий Вересаев, благоговейно составив две титанические по масштабу проделанной работы книги – «Пушкин в жизни» и «Спутники Пушкина», в первой из которых буквально день за днем восстановил жизнь Пушкина так, как она отразилась в документальных источниках – письмах, дневниках, воспоминаниях современников, а во второй составил подробные портреты всех, с кем он сколь-нибудь регулярно общался, естественно, крайне редко позволяет себе критические замечания в адрес своего героя. Или хотя бы сомнения в его гениальности, проницательности и т. д. И одно из таких «недоумений» связано как раз с Михаилом Погодиным и его трагедией «Марфа Посадница», написанной как раз в 1830 году. И встреченной Пушкиным восторженно.

«Пушкин поддерживал погодинский “Московский вестник” и привлекал к нему сотрудников, – пишет Вересаев и добавляет: – С большим, малопонятным одобрением относился к повестям и драматическим изделиям (! – М. В.) Погодина, находил, например, что его трагедия “Марфа Посадница” имеет “европейское высокое достоинство”, и многие сцены признавал достойными… Шекспира».

Недоумение это во многом основывается на письме, отосланном Александром Сергеевичем Михаилу (Пушкин писал – Михайле) Петровичу в последних числах ноября, когда, выправив наконец все бумаги, Пушкин засобирался в Москву. Но перед этим успел получить и прочитать любезно посланную ему автором «Посадницу». И с восторгом отвечал:

Я вам говорю, что это все достоинства – ШЕКСПИРОВСКОГО!..

Прочитано Михаилом Погодиным

Как видим, Пушкин не просто выражает одобрение, он выражает его заглавными буквами, то есть буквально «кричит капслоком». Хотя тут же мягко пеняет на то, что «ошибок грамматических, противных духу его усечений, сокращений – тьма». О чем тут идет речь? Ну вот, например, в превозносимой Пушкиным сцене трудных переговоров в походной ставке Ивана III с выехавшими ему навстречу новгородскими послами, уже готовыми признать власть Москвы, но пытающимися (тщетно) выторговать хоть немного автономии, один из московских бояр говорит:

Приехали просить глухого к просьбам.

Новгород в Руси золотое дно…

Чтобы не ломать пятистопный ямб, приходится читать: «Новгópод в Рýси». Немудрено, что москвич Пушкин вскинулся. Как и от строк:

Не знать вам с иноземцами сношенья,

Посольствами не обсылаться с ними,

Мириться, воевать за’дно с Москвою.

В смысле – «заодно». Элизий, то есть стяжение нескольких идущих подряд гласных, действительно – обычное дело в поэзии французской и итальянской, но непривычно (и остается непривычно) для поэзии русской. Потому что здесь получается «за дно», а не «заодно».

Но почему же для Пушкина «эта беда – не беда»? Не только потому, что «языку нашему надобно воли дать более» (что бы он сказал по поводу нынешних воркаутов и коворкингов?), но и потому, что погрешности языка не заслоняют для Пушкина главного в трагедии Погодина. Чего же?

Любопытно, что погодки Пушкин и Погодин (Погодин – на год младше), что называется, обменялись совершенно одинаковыми комплиментами. Еще в 1823 году Погодин в целом горячо приветствовал в критической статье выход «Кавказского пленника», попеняв, тем не менее, автору ровно на то же, – на ошибки в языке!

Михаил Погодин

Есть еще некоторые неправильности, вольности и пр., но