«Золотой век» социализма: Советский союз и мир. 1964-1982 - Фёдор Леонидович Синицын

момент. В СССР отмечали, что в «капиталистическом мире» осознана потребность планирования экономики (хотя и вынужденно) — например, что «Дж. Гэлбрейт особо подчеркивает плановый характер… экономики» США. Прогнозировалось дальнейшее «огосударствление некоторых отраслей экономики» и активизация «государственно-монополистического регулирования» в этой стране[581].

С одной стороны, это могло означать, что капстраны начали следовать курсом, проложенным СССР, переняли советские методы управления экономикой, а значит, признали, что эти методы — правильные и единственно верные. В 1975 г. советская пресса писала, что в США «уделяется значительное внимание изучению различных аспектов советской системы и методов планирования, текущему и перспективному развитию нашей экономики», в американских университетах «преподают теорию централизованного планирования в СССР, разрабатываются модели для прогнозных оценок развития народного хозяйства Советского Союза». А.И. Самсин отмечал, что «знамением времени в капиталистических странах, видимо, становятся лозунги “планировать или погибнуть” либо “планировать или отстать”»[582], то есть экономическое соревнование на мировой арене начало идти по «советским правилам» (что можно рассматривать и как реализацию советских ожиданий относительно «конвергенции», которая должна была завершиться распространением коммунизма в мировом масштабе).

Однако, с другой стороны, организация экономики, свойственная для СССР, в глазах советских идеологов выгодно отличала первую от экономической системы капстран. Поэтому, если на Западе начали внедрять подобный опыт, возникала нежелательная «конкуренция». В итоге перенимание капстранами советского опыта было подвергнуто критике, с целью доказать, что такие меры бессмысленны по ряду оснований.

Во-первых, макроэкономическое планирование и государственное регулирование экономики — это «собственность» социалистического строя. Они могут быть реализованы только при таком строе и не являются «социально нейтральными», то есть подходящими для любой общественной формации. Страны Запада и здесь обвиняли в «плагиате» — «заимствовании марксистских положений», «категорий и форм социалистической экономики», «их извращения и приспособления для собственных нужд». Кроме того, было указано, что «буржуазные экономисты» и вовсе «претендуют на роль создателей теории планирования»[583] (у них действительно были для этого основания).

Во-вторых, советские эксперты заявили, что подлинно научное планирование экономики при капиталистическом строе невозможно, ведь оно достижимо «только в условиях господства общественной собственности на средства производства и ликвидации политической власти эксплуататоров», то есть в СССР и других соцстранах. По мнению экономистов, когда «основной упор делается на частную инициативу, планирование теряет необходимую базу» — так, в США большинство межфирменных связей к концу 1960-х гг. «складывалось стихийно», а в 1970-х гг. американская система «планирование — программирование — составление бюджетов» «не оправдала себя ни в военной, ни в гражданских отраслях промышленности». С другой стороны, советские эксперты заявили, что на Западе специально пытаются «опорочить идею планирования» в глазах «развивающихся» стран, чтобы «доказать, что экономический и социальный прогресс возможен и на капиталистическом пути»[584].

В-третьих, в СССР считали, что даже реализованные в капстранах планирование экономики и национализация не приведут их к социализму, так как собственность на средства производства здесь на самом деле не национализируется, а только лишь «огосударствляется»[585]. Северные страны обвиняли в лишь формальном стремлении к «социалистическим» реформам в сфере экономики и в том, что на практике их экономическая политика работает «в пользу капиталистов», а реальное влияние трудящихся на экономику «остается незначительным». Развитие государственного сектора экономики в Скандинавии считали «точечным», а сам этот сектор — «несоциалистическим», играющим «подчиненную роль» на фоне доминирования «частного капитала» и олигархии. Государство в этих странах заклеймили как «совокупного капиталиста»[586]. Кроме того, было указано, что в «развивающихся» странах «буржуазия… очень активно использует государственный сектор для собственного обогащения»[587].

В-четвертых, практическая реализация мер государственного регулирования экономики в капстранах была названа малоэффективной или неэффективной вовсе. Е.А. Берков отмечал, что «этими мерами невозможно обеспечить плановое развитие хозяйства страны». Он считал, что «попытки государственного регулирования капиталистического хозяйства не в состоянии устранить конкуренцию и анархию производства, не могут обеспечить планомерного развития экономики в масштабе общества», и в итоге такие меры приносят пользу лишь монополиям. Было объявлено, что «используемые в США методы предвидения… не выдерживают проверки временем», попытки «так называемого государственного планирования» в Италии, Франции, Японии не избавили эти страны «от экономических и финансовых кризисов, роста безработицы и инфляции», а наоборот, обострили их, усилили «общую неустойчивость капиталистической экономики»[588]. Это означало, что «плагиат» советских экономических наработок не дал результата.

Меры государственного регулирования экономики в Северных странах были признаны чрезмерно осторожными (чтобы не вызвать недовольства «буржуазии»), «вынужденными» под давлением избирателей, имеющими непоследовательный, паллиативный характер и низкую эффективность. Было заявлено, что разрабатываемые в Швеции экономические прогнозы «не имеют ничего общего с плановым хозяйством социалистических стран… и не угрожают частному предпринимательству». Обозначенная в проекте новой программы СДРПШ (1974 г.) необходимость экономического планирования была оценена, фактически, как пустая декларация[589].

Общие выводы о идеологических перспективах Запада, разумеется, были негативными. В 1971 г. Л.Н. Москвичев заявил об очевидности того, «что капитализм не состоянии разрешить основные вопросы, волнующие человечество», а «буржуазная общественная мысль» не способна «выдвинуть идеи, которые бы увлекли широкие народные массы»[590].

Отдельным направлением идейной борьбы была контрпропаганда — ответ на критику советской системы, которая исходила из капстран. Причиной нагнетаний этой критики были объявлены опасения Запада относительно «развития и устойчивого прогресса нового социально-экономического строя», «ибо все больше стран обращаются к опыту СССР». Поэтому западные идеологи «стремятся всячески подорвать популярность социалистического строительства», затушевать и извратить «выдающиеся достижения реального социализма»[591].

В СССР считали, что советской системе есть что ответить на такую критику. На совещании у Л.И. Брежнева в декабре 1969 г. П.Н. Федосеев отметил, что у граждан страны «есть такие права… которые ничего не стоят капиталистам (то есть что капстраны не тратят на это денег. — Ф.С.): это право на образование… право на охрану здоровья… право на жилище… Вот это значит социалистическая демократия… Нигде в мире нет таких дешевых книг, газет, журналов… Вот это право на культуру, на образование… Смешно нам соревноваться с буржуазными демократами. У нас совсем другой путь демократии: она гарантирует человеку жизнь… Все делается для человека, для улучшения его жизни». В советской пропаганде постоянно подчеркивались эти моменты, с акцентом на том, что в капстранах все эти блага «простым людям» недоступны. В изданной в 1974 г. книге «Критика буржуазных экономических теорий социализма», согласно замыслу ее авторов, была «показана несостоятельность буржуазных концепций, призванных “обосновать” догму о “неэффективности” социалистической экономики»[592].

Контрпропаганда велась и за границей. Ее задача состояла в том, чтобы «в ходе культурных и иных контактов с представителями капиталистических стран… подчеркивать такие стороны марксистско-ленинской идеологии как ее реальный гуманизм, интернационализм,