«Время молчания прошло!» Пять веков Реформации в меняющемся мире - Коллектив авторов -- История

Одной из важнейших причин представляется изначальный посыл «Магдебургских центурий» и «Церковных анналов» Ц. Барония, заключающийся в претензии на абсолютную истинность. В конкретной ситуации начала XVII в. отдельным лицам и даже целым группам представлялось невероятным пытаться превзойти Флация и Барония. Это ощущение только усилилось после глубокого кризиса историографии в период Тридцатилетней войны и сразу после неё. Церковная историография пострадала от этого кризиса меньше других отраслей исторического знания, однако и здесь была заметна тенденция вырождения крупных концепций в сборники любопытных фактов, исторических анекдотов и разного рода поучительных историй. Творчество Г. Арнольда после большого перерыва вернуло в дисциплину страстность проповеди о грехах, ознаменовав собой отказ от какой бы то ни было конфессиональной отстранённости. Многие страницы «Непредвзятой истории» носили ярко выраженный памфлетный характер, приближающий грядущие успехи историографии Просвещения.

В чём состоит новизна концепции «Непредвзятой истории»? Г. Арнольд основывается на известном ещё с античных времён тезисе единства противоположностей, но понимает его по-новому. Если идея единства Веры и Церкви (то есть, в частности, христианства и его истории) уже была общим местом в полемике, то единства духа и права, опыта (церкви) и её учения, предложенные в совокупности как универсальный принцип, были пока новшеством. Если предшествующие церковные истории от Евсевия до Барония были своего рода «историей благочестия», то новая философская основа позволяет видеть церковную истину и при рассмотрении отлучённых от церкви и прочих еретиков. Противоречие между ними и церковью, по сути, не отличается от противоречия между Богом и миром (Gott und Welt). Если Бог принёс в мир крест, то он же принёс его противоположность.

А если пойти ещё дальше и увидеть в еретиках нечто большее? Череда свидетелей истины, предложенная Флацием полтора столетия тому назад, в значительной степени состоит из людей, пошедших на разрыв с официальной церковью. Они тоже при жизни часто считались еретиками, однако нынешним своим присутствием в этой категории они обесценивают отрицательную её коннотацию. Таким образом, через череду еретиков вполне возможно представить историю церкви в целом, а в еретиках (как конфликтовавших с «Вавилоном» праведников, так и тех, с чьим учением правоверный христианин решительно не мог согласиться) увидеть представителей Истинной церкви, ничем по своей сути не отличающихся от её более традиционных представителей. Если преследования общества направлены против них, то в них можно видеть мучеников, испытывающих разнообразные страдания. Многие из них были отлучены церковью от общины верующих, а государством — от общества в целом. Таким образом, свет и тень могут сменить друг друга; там, где видели еретиков, вполне можно видеть мучеников, а иногда — и наоборот.

Что сближает «Непредвзятую историю» с «Каталогом»? Прежде всего, убеждённость в едином, целостном характере исторического процесса. В «Магдебургских центуриях» сложность композиции фактически уничтожила зримое единство истории, подчеркнув только формальную его сторону. Место единства истории в «Центуриях» заняли сюжеты, рассматриваемые в рамках столетий по очереди, и континуум искажения простой и истинной Христовой доктрины; именно это и было главным достижением этого колоссального произведение. «Каталог», рассмотренный в отрыве от «Центурий», выглядит как выделение из всего комплекса истории церкви одной линии и тщательное её прослеживание. Конечно, в конце XVII в. аргументация Флация выглядела антикварно, но важнее было его достижение с точки зрения новой философии истории, позволяющей увидеть в давнем сочинении то, чего автор на теоретическом уровне мог и не осознавать. Наконец, «Непредвзятая история», как и «Каталог», предлагает читателю глобальную переоценку деятелей и их учений в масштабе всей христианской эры. Если «Каталог» представляет свою линию праведников как единственно истинную, то «Непредвзятая история» предлагает читателю свободу собственного решения: кто еретик, а кто праведник, заранее не известно. Разумеется, Готфрид Арнольд имеет собственное мнение, которое во многом зависит от мистического видения церкви и других богословских взглядов; он изо всех сил старается не навязывать его читателю. Это стало важным шагом в сторону дальнейшего превращения истории церкви в самостоятельную научную, рациональную отрасль науки, равноправную по отношению к другим историческим дисциплинам.

Интересно в этой связи отметить различие в использовании Флацием и Арнольдом широко распространённой в христианской литературе метафоры света. В «Каталоге свидетелей истины» истина представляет собой слабый луч, пробивающийся сквозь неправедную деятельность официальной церкви, а свидетели истины суть люди, видящие этот свет и в меру своих сил отстаивающие его. В «Непредвзятой истории» первые века христианской эры — это далёкая эпоха, залитая светом истины до самого верха. Принцип единства противоположностей не мешает Арнольду противопоставить сияющую картину первых веков христианства мраку деяний ложных, падших христиан. Дальнейшая история — это насыщенный драматизмом процесс затемнения сияющего света. По мере приближения к современности тьма сгущается; поворотным является IV в., начинающийся с Константина и заканчивающийся великим расколом империи. Бог всячески пытался обратить внимание верующих на искажение истины, насылая различные кары вроде варварских нашествий, но даже разрушение Рима варварами и появление новых королевств не было должным образом воспринято христианским миром. Мирские бедствия для Г. Арнольда — это попытки Бога предупредить христиан, показать им ужасы сгущающегося мрака. В конце концов над христианским миром опустилась окончательная тьма, которую рассеивают лишь отдельные звёздочки. Яркий свет первых веков христианства остаётся недостижимым идеалом, точкой отсчёта и одновременно фоном, на котором более отчётливо виден мрак современности.

Специалисты по лютеранской церковной историографии считают «Непредвзятую историю» пассионарным сочинением, пропитанным истовым протестантским духом[327]. Это не вызовет сомнений, если отталкиваться от доктринальных взглядов его автора. Тем не менее, рискнём поставить вопрос несколько шире и на сугубо терминологическом уровне. Установка на «непредвзятость» истории указывает на то, что Готфрид Арнольд различал две конфессиональные «партии» (в смысле слова конца XVII в., т. е. группировки поддерживавших друг друга единомышленников), которые с точки зрения противостояния друг другу являются абстрактно равноправными. На наш взгляд, «Непредвзятая история» завершает линию протестантской историографии, развивавшуюся после окончания Тридцатилетней войны. Вызванный войной длительный упадок историко-церковных штудий привёл историков к новому пониманию сути противостояния вообще и межконфессионального диспута как его частного случая. Это, в свою очередь, способствовало тематическому и проблемному обновлению этой важной исторической дисциплины.

Для западноевропейской церковной историографии последующего периода характерен постепенный отход от абсолютизации межконфессионального противостояния в дуалистическом ключе. Торжеством отказа от манихейского деления христианства на лагеря стали произведения Иоганна Лоренца Мосхайма (1694–1755). Наиболее любопытными из них являются работы «Опыт непредвзятой и основательной истории ересей» (2-е изд. — 1748)[328] и обобщающий труд «О древних и более близких к нам основаниях церковной истории» (1755)[329].

В этих работах Мосхайм стремился по-новому осознать сущность церкви как в определенном смысле «государства».