Троцкий: Жизнь революционера - Джошуа Рубенштейн

наследие. Осенью 1924 г. он опубликовал статью «Уроки Октября». Желая во что бы то ни стало восстановить принадлежащее ему по праву место в истории, он в описании своей роли в большевистском перевороте представлял себя главным соратником Ленина. Он также подчеркивал ошибки Каменева и Зиновьева, которые дважды крупно разочаровали Ленина: весной 1917 г., поддержав Временное правительство, и осенью, выступив против вооруженного восстания. Сам Ленин призывал партию забыть их прегрешения. Но Троцкий – то ли из уважения к исторической правде, то ли ради сведения счетов – поставил их обоих в затруднительное положение. Его тактика бумерангом ударила по нему самому. Если Троцкий готов был раскапывать ошибки своих соперников, вряд ли ему стоило ожидать, что они не доберутся до его собственных.

Сталин сполна воспользовался той возможностью, которую ему предоставил Троцкий. Он организовал серию атак на «Уроки Октября», прибегнув к искажениям исторической правды, позднее вылившимся в полномасштабное наступление на нее: это, мол, Сталин, а не Троцкий стоял во главе всего военного планирования большевиков; это Сталин, а не Троцкий направлял вооруженные отряды, захватившие Зимний дворец. Сталин публично заявил: «Разговоры об особой роли товарища Троцкого есть легенда, распространяемая услужливыми “партийными” кумушками».

В «Уроках Октября» Троцкий утверждал, что ключевым критерием при оценке большевистских заслуг любого партийца является его поведение в 1917 г. Никто не работал тогда с Лениным так тесно, как он. Чтобы опровергнуть претензии Троцкого, Сталин с союзниками вытащили на свет все разногласия Троцкого с Лениным с 1903 г. и до 1918-го, когда они спорили о Брестском мире, и даже до 1920-го, когда они разошлись в вопросе о роли профсоюзов. Сталинская аргументация была убедительной: никто не спорил с Лениным так, как Троцкий; никто не оскорблял Ленина так, как Троцкий; следовательно, никто не предавал Ленина так, как Троцкий.

В своих воспоминаниях Троцкий описывал стратегию Сталина как пример явных «измышлений», посредством которых его разногласия с Лениным раздувались «до астрономических размеров». Когда Ленин и Троцкий приказали ВРК взять под контроль Петроград, Троцкий заметил Ленину, что необходимо вести подробную запись событий революции, чтобы избежать позднейших искажений. Тот прозорливо ответил: «Все равно будут врать без конца». Ленин был прав, но и он не предвидел, что организатором этой кампании лжи станет человек из их собственного окружения.

В 1925 г., на следующий год после смерти Ленина, Каменев опубликовал сборник материалов, посвященный спорам Троцкого с Лениным. Письма и статьи сами по себе были подлинными, но подбор был сделан так, чтобы подорвать уважение к Троцкому, особенно среди новых членов партии, которым недоставало исторической памяти. В то время численность членов Коммунистической партии составляла около 400 000 человек, и больше половины из них вступили в ее ряды в период с 1920 по 1924 г.

В чаще всего цитируемом письме, отправленном грузинскому меньшевику Николаю Чхеидзе в январе 1913 г. – вскоре после того, как Ленин реквизировал название «Правда» для своей собственной газеты, – находившийся тогда в Вене Троцкий заявлял, что «все здание ленинизма в настоящее время построено на лжи и фальсификации и несет в себе ядовитое начало собственного разложения».

Годы спустя Троцкий с иронией охарактеризовал это письмо как «извлеченное из мусорной кучи эмигрантских дрязг… для просвещения молодых членов партии». Но оно тем не менее вынудило его оправдываться. Он тщетно пытался притупить эффект, произведенный этой публикацией. Содержание письма, признавал он, «не может не произвести самого тяжкого впечатления на каждого члена партии, в особенности же на такого, который не прошел через испытания довоенной фракционной борьбы в условиях эмиграции». Правда, при этом он оговаривался, что теперь «такие цитаты звучат для моего уха не менее дико, чем для уха каждого другого члена партии».

Этот эпизод поспособствовал политической изоляции Троцкого как раз в тот момент, когда Сталин был на подъеме. Троцкий не мог и далее оставаться на посту народного комиссара по военным делам; в январе 1925 г. он подал в отставку. Однако Зиновьев этим не удовлетворился и потребовал исключить Троцкого из партии – шаг, который показался Сталину слишком радикальным и преждевременным, так что он отказался его поддержать. Проявляя такое снисхождение, Сталин сказал: «Метод отсечения, метод пускания крови… – опасен, заразителен, сегодня одного отсекли, завтра другого, послезавтра третьего, – кто же у нас останется в партии?» (Сталин умел быть терпеливым и не торопился сделать так, чтобы его предостережение оказалось пророческим.) Ни Каменев, ни Зиновьев не смогли воспользоваться усиливавшейся политической изоляцией Троцкого. Они по-прежнему находились в альянсе со Сталиным, но теперь к ним присоединился Николай Бухарин. Он выдвинул теоретическое обоснование НЭПа, а также программу постепенного экономического развития в рамках смешанной системы частной собственности и государственного контроля. Эта программа отвечала ожиданиям страны, пережившей годы нищеты и неурядиц. Поддержанная Сталиным, она в свою очередь укрепляла его образ умеренного партийного лидера.

Затем Сталин бросил Троцкому еще один идеологический вызов. В конце 1924 г. он стал продвигать идею «социализма в отдельно взятой стране». Это противоречило давнему убеждению Троцкого – убеждению, которое разделял и Ленин, – что революция не сможет выжить без поддержки новых социалистических государств в Европе. И на этот раз Троцкий оказался на зыбкой почве. После того как революционная волна схлынула без каких-либо признаков нового подъема, он не мог более убедительно ссылаться на неизбежность революции в Западной Европе. Сталин выступил с противоположными аргументами. После долгих лет неурядиц страна нуждалась в стабильности. После долгих лет войны и революции страна нуждалась в мире. А Троцкий выступает за перманентную революцию, как будто Советский Союз не может стоять на собственных ногах без помощи внешних сил. Отрицая возможность построения социализма в отдельно взятой стране, Троцкий, по сути, ставил под сомнение дееспособность советского пролетариата. Лозунг о «социализме в отдельно взятой стране» превратился в клич патриотов, а призывы к «перманентной революции» стали восприниматься как радикальный и безответственный авантюризм. В глазах партии Троцкий теперь выглядел человеком, попавшим в ловушку безнадежно оптимистичной веры в революцию. Страна хотела мира; Троцкий предлагал ей славу.

Аргументы как Троцкого, так и Сталина отражали безвыходное положение, в котором находился Советский Союз. По сравнению со странами Западной Европы он оставался бедным, экономически слаборазвитым государством. Пролетариату удалось овладеть государственной властью, но до построения социалистической системы сельскохозяйственного и промышленного производства предстояло пройти еще очень долгий путь. Троцкий, как и Ленин, твердо верил в то, что революция в России станет искрой, которая зажжет костры таких же восстаний в других странах. Но этого не случилось, и сталинская идея, что социализм можно построить в пределах границ СССР, предложила альтернативный – и очень привлекательный для многих – путь вперед. Аргументы Сталина имели и еще одно преимущество: они позволили ему и на этот раз предстать в образе умеренной фигуры, чьи взгляды совпадали с ожиданиями всей страны. Ничто не предвещало тех радикальных мер, к которым он вскоре прибегнет для реализации своих планов.

Что более важно, Троцкий по-прежнему недооценивал Сталина. Для Троцкого Сталин оставался в революции фигурой маргинальной. Когда в 1930-е гг. Троцкий писал свою биографию Сталина, он провел систематический анализ истории партии – съездов, конференций, открытий и закрытий газет, подпольной переписки и встреч, – и все это для того, чтобы продемонстрировать, насколько скромной была роль Сталина в период с 1904 по 1917 г. Не без удовольствия Троцкий пренебрежительно списывал его со счетов как «выдающуюся посредственность». Сталин не был интеллектуалом, но он был мастером политических интриг; в сложившейся ситуации именно Троцкий оказался не в своей стихии. Его блестящие очерки и книги не приносили ему симпатий рядовых членов партии, в особенности новых, которые к моменту вступления в ее ряды уже прочно усваивали сталинские ценности. Как писал Троцкий в «Моей жизни», «аппарат все более явно открывал в Сталине наиболее крепкую кость от своих костей». При всем при том над Сталиным продолжала нависать тень завещания Ленина. Однако, и имея в своем распоряжении такой заряженный револьвер, Троцкий не смог заставить себя выстрелить в противника.

Его друг Макс Истмен, вернувшись в Нью-Йорк, в 1925 г. опубликовал краткое изложение событий, свидетелем которых он стал в Москве в предшествующие годы. Эта книга, вышедшая под заголовком «С тех