Троцкий: Жизнь революционера - Джошуа Рубенштейн

создал вокруг себя новую сеть активных марксистов, таких же как он сам, чтобы с ее помощью бросить вызов наркомам в Кремле – точно так же, как когда-то они с Лениным вступили в схватку сначала с царем, а затем с Временным правительством. Однако сейчас Троцкому противостояла не разваливающаяся и потерявшая ориентиры монархия, а беспощадная машина, не понаслышке знающая, что такое заговор, и по факту имеющая тот же исторический опыт, что и сам Троцкий. На этот раз у небольшой группы недовольных и изолированных революционеров не было ни единого шанса.

Несколько недель Троцкий провел в советском консульстве в Константинополе, где, к его удивлению, к нему отнеслись с почтением и уважением. Западная пресса жаждала, чтобы он высказался. Он пошел ей навстречу, опубликовав статьи в британских и американских газетах, в том числе четыре заметки в The New York Times. Троцкий не сдерживался: он рассказал об успешных интригах Сталина в тот момент, когда Ленин лежал при смерти, об условиях своей ссылки в Алма-Ате и об арестах других бывших лидеров большевиков. Он повторил свою характеристику Сталина, вновь назвав его «могильщиком революции». Лишь после выхода этих статей Кремль публично прокомментировал высылку Троцкого. Давая объяснение действиям властей, московские газеты утверждали, что Троцкий «задействовал нелегальные типографии», призывал «выходить на антисоветские демонстрации», а также «был и остается меньшевиком». Трудно поверить, чтобы столь жалкие обвинения могли убедить нейтрального наблюдателя в измене Троцкого. Но Сталина не интересовало общественное мнение на Западе; объяснение требовалось прежде всего для коммунистического движения. С клеймом меньшевика Троцкого можно было отправить в ту же самую «сорную корзину истории», куда ранее он сам определил Юлия Мартова.

Тем не менее в радикальных кругах его изгнание произвело шок. В апреле того же года, по сообщению The New York Times, в нью-йоркский рабочий клуб в Верхнем Ист-Сайде, где собирались троцкисты, вломились сорок «сталинцев». Они пришли туда, «вооруженные кастетами, ножами и длинными кусками резиновых шлангов». По словам журналиста, «когда прибывшая полиция прекратила побоище, один человек был, по-видимому, смертельно ранен ножом, возле трибуны были обнаружены восемь выбитых зубов, а в зале, изорванные в клочья, валялись шесть мужских пальто и женских платьев». Подобные же вспышки насилия между сторонниками Сталина и Троцкого происходили по всей Европе.

Вынужденный освободить занимаемые им комнаты в консульстве, Троцкий переехал в гостиницу. В течение нескольких недель он пытался добиться визы в одну из западноевропейских стран. Куда бы он ни обращался, везде демократические правительства отказывали ему во въезде. Его не впустили к себе Нидерланды, хотя в 1918 г. эта страна радостно распахнула двери перед германским кайзером Вильгельмом II, отказавшись выдать его союзникам, когда те пытались привлечь его к суду за военные преступления. Франция сослалась на высылку Троцкого в 1916 г., напомнив ему, что соответствующего распоряжения никто не отменял. Норвегия заявила, что уважает право на политическое убежище, но при этом выразила опасения по поводу его безопасности. По некоторым сведениям, Троцкий просил Максима Горького вступить от его имени в переговоры с итальянскими властями, надеясь, что он сможет приехать к Горькому на Капри, но и из этого ничего не вышло.

Его попытки въехать в Германию тоже ни к чему не привели. Тамошние коммунисты выражали к нему ненависть, обещая «обезвредить Троцкого, как только он пересечет германскую границу». Точно так же и лидеры нацистов на страницах одного из своих журналов Illustrierter Beobachter писали: «Троцкий, этот советско-еврейский кровопийца, во время своего изгнания желает проживать в Берлине. Нам придется сохранять бдительность в отношении этого еврейского убийцы и преступника». Два месяца спустя нацисты предупредили, что, если Троцкий вдруг соберется приехать, его «пристрелят как бешеную собаку». В итоге в Германии Троцкому тоже отказали. Как писали в The New York Times, «может статься, что, приняв его, Германия больше не сможет его выдворить в случае, если его присутствие станет нежелательным».

Он возлагал надежды на Англию. Джордж Бернард Шоу, Герберт Уэллс и Джон Мейнард Кейнс выступили с ходатайствами в его пользу. Другие известные личности, такие как Редьярд Киплинг и физик сэр Эрнест Резерфорд, наотрез отказались присоединиться к этим призывам. Британское правительство предпочло не ставить себя в двусмысленное положение и отказало Троцкому. По мнению Шоу, «те, кто испытывают беспричинный страх перед [Троцким] как перед пойманным львом», должны позволить ему въехать в Великобританию «хотя бы для того, чтобы получить в свои руки ключ от его клетки». В досаде Шоу провозгласил, что турецкое правительство подает британскому «пример великодушия».

Для Троцкого все эти отказы оказались полезным уроком в том, как функционируют западные демократии. «Демократическая и социал-демократическая пресса [в Германии], – писал он в «Моей жизни», – не без злорадства выставляла на вид то обстоятельство, что стороннику революционной диктатуры приходится искать убежища в демократической стране». Он продолжал добиваться хоть какой-либо визы, посылая прошения правительствам и публичным фигурам в надежде найти прибежище ближе к центру политической жизни, но все было безрезультатно. «Мне с разных сторон объясняют, что мое неверие в демократию есть основной мой грех, – отмечал Троцкий. – А когда я прошу, чтоб мне дали небольшой предметный урок демократии, охотников не обнаруживается».

К апрелю Лев Седов нашел безопасное прибежище для своих родителей на острове Принкипо в Мраморном море, в полутора часах на пароходе от Константинополя. Троцкий приспособился к новой жизни на «просторной обветшалой вилле, снятой в аренду у какого-то разорившегося паши»[35], как писал Исаак Дойчер. Турецкие власти проявили себя любезными хозяевами. Они обеспечили на вилле охрану, чтобы защитить Троцкого от сталинских агентов и жаждущих мести белоэмигрантов; они никогда не препятствовали постоянному потоку посетителей и корреспонденции. Уже через несколько недель Троцкий отмечал Первомай в компании приехавших к нему в гости британских социалистов Сиднея и Беатрис Вебб. В Москве тем не менее продолжалась топорная антитроцкистская кампания. Во время первомайского парада на Красной площади мимо зрителей двигались две платформы с карикатурами на Троцкого: на одной он изображался «в виде кентавра, оседланного сэром Остином Чемберленом, британским министром иностранных дел, образ которого дополняли монокль и цилиндр»; на другой он, одетый крестьянином, плясал под дудку буржуазных капиталистов.

Лживые публикации в западной прессе сбивали с толку общественное мнение. В июле 1929 г., например, The New York Times вышла со статьей, в которой утверждалось, что высылка Троцкого в Турцию с самого начала была уловкой. «Вся история о вражде Сталина и Троцкого является лишь ширмой, имеющей целью расчистить Троцкому дорогу к тому, чтобы разыграть коммунистическую карту в европейских столицах». Заметка заканчивалась утверждением, что Троцкий «непрерывно находится на связи со Сталиным» и вскоре вернется в Москву, поскольку составленный им и Сталиным план – спровоцировать волнения в европейских странах – провалился.

Троцкий опасался, что правительству Ататюрка его присутствие вскоре станет в тягость. Но Турция оставалась надежной гаванью. Троцкий провел там четыре с половиной года, и этот период оказался необычайно плодотворным. (После того как в феврале 1932 г. Кремль лишил его и его семью советского гражданства, турецкие власти еще и выдали им документы, дававшие ему возможность передвигаться по миру.) Чтобы заработать на жизнь, он заключил договоры на написание книги воспоминаний и исторического труда о революции. Западные издатели платили ему десятки тысяч долларов – достаточно, чтобы Троцкий смог нанять секретарей и переводчиков, взять на работу кухарку и горничную, а также оказывать материальную поддержку небольшому числу своих сторонников на Западе. На протяжении следующих десяти лет Троцкий состоял в переписке с десятками из них. Он тратил довольно много времени на то, чтобы советовать, вдохновлять, укорять, разворачивать их вправо или влево, – все это в попытке сколотить жизнеспособное движение. Это была изнурительная работа, справиться с которой был способен лишь несгибаемый революционер. Для снятия напряжения он любил бывать на свежем воздухе, предпринимая долгие, требующие значительных физических усилий лодочные прогулки, чтобы поохотиться на соседних островах или порыбачить в открытом море.

К июлю Троцкий начал выпускать новый журнал – «Бюллетень оппозиции», – в чем ему помогал его сын Лев. (Тем летом Лев предпринял тщетную попытку добиться разрешения на возвращение в Москву, чтобы повидаться с женой и сыном, которых он оставил в СССР, но его просьба