Несчастные Романовы - Анна Михайловна Пейчева

батальон гвардейского Семеновского полка, который был предан Павлу. 11-го же марта на дежурство должен был заступить эскадрон Конного полка, которым командовал Константин. Великий князь назначил вне очереди начальником караула преданного себе человека, полковника Н. А. Саблукова, об этом не мог не знать Александр»[140].

Заговорщики ворвались в спальню императора в полночь 12 марта 1801 года. В темноте Павел принял одного из нападавших за сына и отчаянно воскликнул: «И ваше высочество здесь?»[141] Но «Брут» в этот момент был наверху, над покоями отца, полностью одетый и бодрствующий. Великий князь ждал исхода дела, пока на нижнем этаже, прямо под его ногами, вооруженные и хмельные исполнители расправлялись с его родным отцом – жестоко ударили табакеркой в висок, затем задушили.

Ранним утром к Александру вбежал раскрасневшийся, разгоряченный убийством граф Пален и крикнул: «Все совершилось!». «Что совершилось?» – спросил Александр в полуобморочном состоянии. «Ваше величество, всё совершилось», – повторил Пален. И тут Александр стал понимать, что к нему обращаются как к императору – «ваше величество». Он разрыдался, на что граф Пален сказал: «Хватит ребячиться, ступайте царствовать!»[142]

Новоиспеченный император вышел на балкон, к народу, и дрожащим голосом объявил: «Все при мне будет как при бабушке». И он выполнил обещание. «Дней Александровых прекрасное начало»[143] стало концом по-настоящему народных реформ павловской эпохи и возвращением к архаичному абсолютизму Екатерины II. Какой контраст с юношескими либеральными мечтаниями Александра!

Тень отца Александра

В отличие от Брута, в финале трагедии Шекспира бросившегося на меч со словами: «О Цезарь, успокойся! // Тяжеле было мне твой век пресечь, // Чем в самого себя вонзить свой меч!»[144], Александр правил Россией долгие годы.

Однако тень отца преследовала его и других сыновей Павла на протяжении всей жизни. Великий князь Константин отрекся от трона, заявив: «Меня задушат, как задушили отца». Император Николай II, которому на момент свержения отца было всего лишь четыре года, также тяжело переживал это событие – даже спустя полвека. Так, например, когда в 1852 году в Гатчине открыли памятник Павлу I, хладнокровный и сдержанный государь не смог сдержать слез: «Покровы сняли, но верёвка осталась на шее статуи и державный сын, увидя это, заплакал. Всех поразила эта случайность»[145].

И все же хуже всего пришлось главному заказчику и бенефициару преступления – Александру. Чувство вины отравило ему все удовольствие от власти. Князь Адам Чарторыйский, близкий друг Александра, вспоминал: «Великий князь предался самой сильной скорби, самому острому отчаянию… Мысль, что он был причиной смерти отца, была для него ужасна; он чувствовал, словно меч вонзился в его совесть, и черное пятно, казавшееся ему несмываемым, навсегда связалось с его именем… Целыми часами оставался он один, молча, с угрюмым неподвижным взглядом. Это повторялось ежедневно; он никого не хотел тогда видеть подле себя»[146].

Первое время Александр думал, что остался наедине со своей страшной тайной и невыносимыми мыслями. Официальной причиной ухода из жизни Павла I был объявлен апоплексический удар. Любые публикации, где был намек на насильственную смерть императора, пресекались цензурой. И конечно, в России никто не осмеливался напоминать новому государю о том, каким путем он получил трон. Напротив, дворяне, освобожденные от павловского давления, были готовы носить Александра на руках: «Это одно из тех воспоминаний, которых время никогда истребить не может: немая, всеобщая радость, освещаемая ярким весенним солнцем. Возвратившись домой, я никак не мог добиться толку: знакомые беспрестанно приезжали и уезжали, все говорили в одно время, все обнимались, как в день Светлого воскресенья; ни слова о покойном, чтобы и минутно не помрачить сердечного веселия, которое горело во всех глазах; ни слова о прошедшем, все о настоящем и будущем. Сей день, столь вожделенный для всех, казался вестовщикам и вестовщицам особенно благополучным: везде принимали их с отверстыми объятиями»[147].

Настоящим шоком для Александра стало осознание того факта, что весь просвещенный западный мир осуждает его, клеймо отцеубийцы осталось с ним навеки, и за границей все знают о его преступлении. Вспоминает публицист Николай Иванович Греч: «Когда, после сражения при Кульме, приведен был к Александру взятый в плен французский генерал Вандам, обагривший руки свои кровию невинных жертв Наполеонова деспотизма, император сказал ему об этом несколько жестоких слов. Вандам отвечал ему дерзко: ”Но я не убивал своего отца!” Можно вообразить себе терзание Александра. Он не мог излить справедливого негодования на безоружного пленника и велел отправить его в Россию. Его привезли в Москву, где он, как и все пленные французские офицеры высших чинов, жил на свободе. Глупая московская публика, забыв, что видит пред собою одного из палачей и зажигателей Москвы, приглашала его на обеды, на балы. Государь, узнав о том, крайне прогневался, велел сослать Вандама далее, кажется, в Вятку, а москвичам сказать, что они поступали безрассудно и непристойно. Ни труды государственные, ни военные подвиги, ни самая блистательная слава не могли изгладить в памяти Александра воспоминаний о 12 числе марта 1801 года»[148].

Как же нужно было воспитать цесаревича, чтобы он стал преступником?

Александр I

Милый Амурчик на русском престоле

Императора Александра Павловича воспитывала бабушка – Екатерина II. Она твердо решила сделать из внука идеального государя, следующего Александра Невского, в крайнем случае – Александра Македонского, только в улучшенной, просвещенной версии. Для этого Екатерина забрала Сашеньку от родителей сразу после рождения и наняла ему лучших педагогов современности. Но в результате воспитала не прогрессивного русского царя, а жестокого античного бога. Неслучайно Александра I всю жизнь называли Амуром.

Педагог-идеалист

Екатерина лично составила для Сашеньки и его младшего брата Константина «Философский план воспитания» и собрала во дворце выдающихся преподавателей – свободомыслящих, образованных, дерзких. Главным наставником великого князя стал швейцарский полковник Лагарп, поклонник французского Просвещения, республиканец и либерал. Вдумайтесь в этот факт – императрица пригласила республиканца, противника монархии, воспитывать будущего царя. Небывалый случай. Но Екатерина была готова на все ради поддержания имиджа великой просветительницы.

По словам историка Ключевского, «Лагарп принялся за свою задачу очень серьезно как педагог, сознающий свои обязанности по отношению к великому народу, которому готовил властителя; он начал читать и в духе своих республиканских убеждений объяснять великим князьям латинских и греческих классиков – Демосфена, Плутарха и Тацита, английских и французских историков и философов – Локка, Гиббона, Мабли, Руссо… Великие князья с наслаждением слушали его уроки, с наслаждением, и только;