Советский Кеннеди. Загадка по имени Дмитрий Шепилов - Дмитрий Е. Косырев

Как голосовали? Были – что по тем временам приравнивалось к подвигу – вышедшие из зала… А так – все «за», конечно.

За что исключили – без всяких сюрпризов или смешных, как в Киргизии, обвинений: за 1957 год.

Вот тут он – причем в последний раз в своей жизни – полностью растерялся. И начал заново мучительно искать, что же он тогда сделал не так. Тем более надо было писать, опять же, объяснительную записку. Он их пишет несколько. Остались наброски, иногда жутким, дерганым почерком. Благодаря им мы теперь знаем массу интересных дополнительных деталей о том, что происходило в 1957 году.

«Ни до, ни после пленума я на квартире Молотова, Маленкова, Булганина, Ворошилова не бывал, разговоров не имел.

Иначе с Кагановичем. Подходил на прогулках, критика положения в Президиуме. Острие против Н.С.Х.

Тогда не полностью знал (и теперь еще).

Истинное его лицо – на совести его немало загубленных жизней. Всегда к нему неприязнь. Физиологически, видимо, сильнее.

Как-то в июне подошел и сказал: почти все члены Президиума – обсудить о неблагополучии в Президиуме. Президиум будет без кандидатов и секретарей.

Я: такое обсуждение будет полезным.

Как-то еще был разговор. “Коллективность грубо нарушается. Один все решает. Клянем Сталина и возвращаемся к тому же”. “Все считают – нужно упразднить должность Первого секретаря. Так раньше было при Сталине”.

Хладнокровный политик все бы взвесил хладнокровно.

Тогда я не знал, что за этим кроются другие планы, далеко идущие, но не соглашался на обсуждение.

Кажется, 14 июня встречал Хрущева и Булганина из Финляндии.

1. Заседание будет на днях, а потом Пленум. 2. Будут кандидаты и секретари ЦК. 3. Все против И. Серова, будет Булганин или Патоличев.

Буду ли выступать, набросать проект резолюции Президиума.

Я: набросаю.

Главное в нем: размусоливалась опасность “нарушений коллективности” и т. д.

Зачитал резолюцию: (мне в ответ) – “абстрактно”, “академично”.

(Надо) коротко:

1. Упразднить пост 1 секретаря, Хрущев – как член Президиума, министр сельского хозяйства. 2. Вместо Серова – Патоличев или Булганин. 3. На Президиуме избрать комиссию для составления резолюции к Пленуму.

После этого я уехал на дачу. Утром проект резолюции я ликвидировал…

Так я оказался участником “сборища”. Хотя за несколько часов не знал. Тогда избежал, “это не фракция”.

На других не участвовал (у Булганина) и не знал. О назначении Молотова первым (секретарем) не слышал. При мне не говорили о введении в Секретариат Молотова и Кагановича.

Раз были тайные сборища, предвар. решение вопросов – это фракционность.

Мои выступления на Президиуме и Пленуме были политически ошибочными».

Да сколько можно об одном и том же? Но это нам сегодня понятно, что сама идея «фракции» – клинический бред. А тогда все было по-другому.

Вот еще – в письме секретарю райкома и прочим – он в очередной раз кается. «Я обоими своими выступлениями – на президиуме и на пленуме – так или иначе поддержал представителей антипартийной группы в их атаках на руководство… в их искаженных характеристиках положения дел в Президиуме ЦК…»

И даже на пленуме надо было что-то другое говорить? Каяться и осуждать?

И опять, опять о том же:

«Тогда я не знал в полной мере (да, наверное, не знаю и теперь всех фактов) истинного лица Кагановича, лица истязателя, на совести которого оказалось немало загубленных жизней. Это постепенно раскрывалось мне в ходе последующих нрзб». Дальше несколько перечеркнутых вариантов тех же абзацев.

А если бы даже знал истинное лицо – то что?

А Шепилов все пытается объяснить мотивы поведения. Кому объясняет?.. Зачем?..

«Мое сползание на путь фракционности подталкивалось иными обстоятельствами, которые я хладнокровно… должен был оценить совершенно иначе.

Всей силой души ненавидел я произвол и беззакония, которые пронизывали поры нашего государства и нрзб с 30-х годов…»

«…В то время на одной чаше весов, в составе нового руководства Президиума ЦК во главе с Н.С.Х. были:

Прекращение политики истребления людей; ликвидация лагерей (дальше очень много совсем нечитабельных строк).

На другой чаше весов (далее много зачеркнутого) – грубость Н.С.Х., нарушение коллективности руководства…»

Шепилов старается быть честным и Хрущева оправдывать:

«Поэтому Н.С.Х. нередко оказывался в положении “ломовой лошади” и вынужден был вывозить тяжелый груз нрзб вопросы Президиума, Совмина, МИД и т. д.

И уж во всяком случае не феноменальному хаму и грубияну Кагановичу, который (как обнародовано было потом) плевал в лицо своим подчиненным, бил их головой об стену, глумился над людьми, – выступать в роли поборника корректности, коллективизма и демократии. Тем не менее я, как слепец, шел навстречу всяческим наветам со стороны Кагановича и иже с ним, рассудку вопреки убеждая себя в том, что надо в самом зародыше не допустить вновь нарушений коллективности руководства…»

Интересно, это он кому-то отправил? Будем надеяться, что нет.

В той же бумаге, но уже карандашом:

«17 июня 1957 в гостинице “Советская” был дипломатический прием, на котором присутствовали все члены Президиума и секретари ЦК. После приема мы втроем – Е.Фурцева, М.Первухин и я на одной машине поехали домой, по дачам. Вдруг около Белорусского вокзала наша машина была остановлена нрзб, дверцу открыл Каганович и предложил мне пересесть в его машину, т. к. “нам по пути”. Я не хотел этого делать, не видел никакой необходимости. Каганович сказал, что на минутку заедем к нему в особняк (я ранее у него никогда не бывал), он должен захватить свои бумаги и затем повезет меня на дачу.

По приезде в особняк Каганович спросил, подготовил ли я проект резолюции. Я ответил, что черновой набросок у меня есть. Главное в нем состояло в…»

И дальше – о том же, как писал резолюцию…

«Я после этого сразу уехал к себе на дачу, а на следующее утро подготовленный набросок резолюции я ликвидировал.

В ходе июньских 1957 г. заседаний Президиума ЦК, когда я был на приеме у НСХ, он иронически сказал мне: “Говорят, Каганович все движение перекрыл по Ленинградскому шоссе, вызвал вас из машины и повез к себе на квартиру”.

Так я оказался участником того, что справедливо было названо потом в партийных документах “фракционными сборищами”, хотя еще за несколько часов до этого я не знал, что такое “сборище” будет.

Ни в каких других совещаниях такого рода я не участвовал и ничего о них не знал. Сам факт какого-то группового совещания в таком составе мне был тогда очень неприятен. Но я убеждал самого себя, что здесь нет