По обе стороны океана - Даниил Григорьевич Гуревич

Таня была блондинкой, поэтому я стал обхаживать ее. Когда наш графинчик коньяка подходил уже к концу, я увидел входящих в зал двух других девушек. Вернее, из двух я увидел одну. Я не знаю, как лучше описать то, что я тогда почувствовал. Перехватило дыхание, заторопилось сердце, заколотило в висках. Все это будет банально и избито. Скажу просто: я не мог оторвать от нее глаз. И то, что я чувствовал, глядя на нее, я никогда раньше не испытывал. Она была невысокого роста, чуть полновата. Лицо слегка овальное, с иссиня черными, гладко затянутыми волосами. Высокий лоб, а под густыми бровями огромнейшие черные глаза. Маленький носик и красиво очерченный рот с пухлыми губами. Как потом оказалось, в картине Сергея Бондарчука «Война и мир» она снялась в крошечном бессловесном эпизоде. Пьер Безухов, которого играл Бондарчук, идет по захваченной французами Москве и отшвыривает французского солдата, пытающегося схватить молодую цыганку, сидящую на обозе. Вот эту цыганку и изображала Вика Аллахвердова, лицо которой было крупным планом, на весь экран. Толкнув Сашку под столом ногой, я вдруг вспомнил, что нам нужно срочно домой, помогать Сашкиной маме передвинуть шкаф. Ничего лучше мне в голову прийти не могло. Мы взяли у девушек телефоны и вышли вместе с ними на улицу. Они пошли в сторону Невского, а мы с Сашкой встали на трамвайной остановке. Как только они скрылись из виду, я потащил Сашку назад в «Лакомку».

– Ты обратил внимание на это чудо в «Лакомке»? – спросил я Сашку.

– Эту брюнетку? Так она же не в твоем вкусе.

– Причем здесь мой вкус, идиот?! Я должен с ней познакомиться. Со мной никогда такого не было.

– А мне то что?

– Она с подругой. Склеишь ее.

– Подруга – крокодил. Ты представляешь меня с такой бабой?

– Ничего с тобой не будет. Пошли, – сказал я.

Войдя в кафе, я попросил Надю посадить нас за столик к тем девушкам и указал на брюнетку с подругой.

– Не проблема, – улыбнувшись, сказала Надя.

Она подошла к их столику и заговорила с ними, показывая на нас с Сашкой. Девушки посмотрели в нашу сторону и что-то ответили.

– Они не возражают.

– Дан, – садясь за стол, сказал я. В последнее время, знакомясь с девушками, я стал так представляться. Мне казалось, это звучит более мужественно, чем Даня. Идею с именем мне подал капитан, называя меня Данчиком. С того момента, как мы подошли к столику, я не отрываясь смотрел ей прямо в глаза. Я видел, что она чувствует себя под моим взглядом неловко, но ничего не мог с собой поделать. Оторваться от них было выше моих сил.

– А этого недочеловека зовут Саша, – продолжил я, указывая на Плешака.

– Кто из нас недочеловек, вы скоро поймете, – сказал Саша и презрительно посмотрел на меня.

– Вика, – представилась она. – Это моя подруга Рая.

Даже имя у нее было необычное. С самого начала все шло по правильному пути: мы представились друг другу и представили своих друзей. Они с Раей учились на третьем курсе Текстильного института. Вика приехала в Ленинград из Кисловодска и снимала вместе с Раей квартиру. О чем мы разговаривали я, разумеется, сейчас не помню. Помню лишь, что она сказала, что была в Париже. Сам я был в Париже на экскурсии два раза, и по ее рассказу понял, что она там вовсе не была. Когда я сказал, что мы с Сашкой закончили мореходку и работаем в Балтийском пароходстве, она сказала, что ее дядя – адмирал военно-морского флота. Я понял, что и это была неправда. Мне бы тогда подумать обо всем этом и принять правильное решение. Но куда там! Я был так зачарован ею, что на все ее рассказы не обращал внимания. Мы с Сашкой взяли такси и поехали их провожать. Я проводил Вику до квартиры и договорился с ней завтра встретиться около кинотеатра «Колизей». Я прождал ее час, но она не пришла. Телефона у них с Раей не было. А на следующий день я ушел в рейс.

Мы пошли в Венецию. Весь рейс я не переставая думал о ней. Я помнил ее адрес и решил отправить ей письмо из Венеции. Послать письмо стоило приличных денег, но мне было на это абсолютно наплевать. В письме я написал, как заставил себя о ней не думать, что было неправдой. Я постоянно думал о ней. Дальше я написал, как, гуляя по Венеции, я зашел в маленькую церквушку и увидел икону, на которой было изображено точно ее лицо. Что было тоже неправдой: никакой иконы я не видел. И тогда все мои воспоминания вернулись. И я понял, что люблю ее. Это уже было правдой. Я влюбился впервые в своей жизни. И это было правдой. В письмо я вложил открытку с венецианским гондольером. На следующий день после моего возвращения из рейса дома раздался телефонный звонок. Звонила Рая. Она сказала, что узнала в пароходстве, что мое судно пришло в Ленинград. А потом она спросила, хочу ли я увидеться с Викой. Я ответил, что, конечно, хочу. «Тогда Вика через час будет в “Лакомке”», – сказала Рая.

В кафе я рассказывал ей о Венеции, а она рассказывала о себе. Уже без всякого бахвальства. Она сказала, что, хотя фамилия у нее азербайджанская – Аллахвердова, на самом деле она армянка. У нее есть брат, который тоже живет в Ленинграде и учится в Энергетическом техникуме. Она рассказала о своей маме, которая в Кисловодске работает директором ресторана. И о своей бабушке – ее самом любимом человеке. После «Лакомки» я взял такси и поехал провожать ее домой. В такси мы не переставая целовались. Я понял, что целуется она впервые. Потом она сказала, что до меня никогда ни с кем не встречалась. Когда машина подъехала к ее дому, и я сказал таксисту, чтобы он меня подождал, Вика посмотрела на меня так, что я, ликуя от счастья, отпустил такси. Мы продолжили целоваться в ее полутемной парадной. Я расстегнул свой плащ, затем плащ на ней, и положил руку на ее грудь. Она не стала меня отталкивать. Тогда я пошел дальше и стал расстегивать на ней кофточку. Она и тут меня не остановила, только тяжелее задышала. Когда я стал целовать ее обнаженную грудь, Вика запрокинула голову и застонала. Я не выдержал и тоже застонал. Боже, как же мне было хорошо! Мы простояли в парадной до самого утра и договорились встретиться завтра.

Я собирался пойти