Сестра печали и другие жизненные истории - Вадим Сергеевич Шефнер

весело, и мы ржали, цитировали «Золотого теленка» и долго не спали. Утром поехал на поезде в 9:00 в «ЗП» – с опозданием. Здесь меня встретили в штыки и потребовали рапорт – почему опоздал почти на сутки. Я сочинил рапорт, на который – увы – была наложена резолюция: впредь не отпускать меня в Л-д по личным делам. Прощай, Питер!

В Питере на дверях одного магазина видел большую надпись: «Нужна керосиновая лампа». Точно это антикварная ценность. А вообще-то в Ленинграде сегодня праздник – дают свет (затемнение-то, разумеется, остается).

21.12.42. Ночь. Дежурю. За окном – тает. Тепло. Ну и зима в этом году! В прошлом году в БАО в это время уже началась смертность от голода. Уже умер мой сосед по нарам справа. Ему сколотили гроб, но гроб долго стоял среди землянки, так как никто не хотел тащить в нем покойника, сил не хватало. Потом снарядили наряд в 5 человек, в том числе и меня, на это дело. Мы пошли в санчасть, и нам из ледника выдали труп. Мы его уложили в гроб и понесли на кладбище, оно возникло в нескольких метрах от шоссе и все росло. Кое-как мы оттаяли костром землю, вырыли могилу глубиной 1/2 метра – и скорее зарыли гроб. А потом хоронили уже без гробов. Мертвых несли на плащ-палатках и опускали иногда даже не в яму, а в снег… Взято много трофеев. Очень давно нет писем от Гали.

23.12.42. Последние дни, слава Богу, в Ленинграде не было ни бомбежек, ни обстрелов. В «Смене» вчера напечатано мое стихотворение «Я вернусь». Название они придумали.

Написал Кате окончательное письмо. Посылать или нет?

24.12.42. Письмо от Кости Зимкина… С табаком дело плохо… Начинает подмораживать. Это хорошо. Ладога должна замерзнуть… Получил из стирки белье, заплатил хлебом. Теперь имею чистый свитер, 8 чистых носовых платков, 7 воротничков для гимнастерки. Подумать только: заплатил хлебом! Сыт! А год назад… Посылать Кате письмо или нет?

27.12.42. Утро. Отослал письмо Кате. Все кончено между нами. Больше не смотреть вместе на падающие звезды.

Опять тает, опять теплый ветер и туман. Во сне ночью я видел маму, и когда проснулся, то на глазах были слезы и на душе тоска, и все былое предстало в невозвратимой чистоте и ясности. Но видеть мертвых – это только к перемене погоды, так говорят. Вечер. Утром посыльный отнес, в числе других писем, и мое окончательное письмо Кате. И принес – в числе других писем – мне письмо от Кати. Хорошее письмо. А мое письмо уже движется к ней. Смешная вещь жизнь. И у Судьбы есть чувство юмора. Но теперь все равно! Бара – бир!

Здесь есть финская кирка. Еще до войны она была переоборудована в клуб. Над входными дверями был прибит огромный плакат «Добро пожаловать». Во время войны рядом расположился госпиталь. В клубе была устроена покойницкая. Плакат остался висеть. И когда кто-нибудь умирал, медперсонал говорил: «Отнесем труп в добропожаловать». Потом плакат сняли, но «добропожаловать» осталось… Дисциплина (военная) отучает мыслить обобщенно… За окном – влажный ветер и тьма, густая, как тушь.

30.12.42. Ночь. Писем не получал и не отсылал… На Ленинград вчера был налет. За ночь там было семь тревог. Был и обстрел… Начались морозы. Эту ночь опять дежурю… Два года тому назад в этот день мы у Володи заранее встречали Новый, 1941 год. Было шампанское, водка и – главное – было весело и уютно. А по-настоящему Новый год я встречал у меня, на 6-й линии. Было то же самое – шампанское, друзья, водка, девушки – и весело. Знали ли мы!.. Первой, кого я поцеловал в 1941-м, – была Наташа. Целовались сразу же после боя часов. Чтобы потом весь год… Но мы разошлись еще до войны… Грустно что-то.

31.12.42. Вечер. Два письма от Галюши. Я очень рад этому… Приобрел наконец часы. Меня обжулили (часы оказались с ключевым заводом), но все-таки теперь есть у меня ручные часы «Сима». Идут они, кажется, неважно… Стоит прекрасная зимняя погода. Русская зима. Через три часа будет Новый год. В соседней комнате устроена елка и накрыт стол. Водки на человека будет по 600 гр. Из very good… Я уже немного выпил, и настроение у меня радужное… Наступление продолжается… А за стеной уже играет патефон и уже танцуют… Год как я пришел в редакцию… Написал письма Гале и Терезе.

Так завершился 1942 год. Наверное, самый тяжелый в жизни. Страх голода миновал, с холодом Шефнер научился справляться, к фронтовым неудобствам притерпелся. Словом, радужное настроение посетило его недаром. Только вот опять вспомнился Павловск, а с Катей, что жила на Петроградской стороне, все было зыбко и неясно…

1943

V

Первая половина января выдалась спокойной. Благоволила мягкая погода. Сыпал снежок. На юге продолжалось наступление, были освобождены Моздок, Элиста, Нальчик. «А в Токсове, – записывал Шефнер 5 января, – совсем тихо, здесь уже совсем не пахнет войной…» «А в прошлый январь… Вспомнить страшно» (3.01.43). Настроение было паршивое. Хотелось в Питер, но не пускал редактор. А когда 9-го и 11-го Шефнер попал в город, то с Катей Григорьевой не виделся.

Оживление к юго-западу от Ленинграда было все заметнее. Ночами небо над городом освещали прожектора, с Невы доносилась канонада. Там наблюдалось явное движение. «А когда же мы вступим в Павловск? – спрашивал себя Шефнер 14 января. – Я уже отпросился у редактора – как только начнут брать Детское и Павловск, я отправлюсь туда. О, вступить в Павловск! Вступить в Павловск…»

17.1.43. 23:10. Писем ни от кого и никому. Ночью дежурил, днем спал. На душе смутная грусть. Прочел, вернее, перечел Ремарка, а во время войны такие книги читать не годится. Поневоле задумываешься и о своей судьбе. Ну, если я выйду живым из войны – что я найду? У меня ничего не осталось, все развеяно ветром войны. Одна тоска. Но наши войска действуют успешно. Наступление продолжается. Это утешает – ведь кончится же война когда-нибудь.

И вот лаконичная запись за 19.1.43: «БЛОКАДА ЛЕНИНГРАДА ПРОРВАНА». Через два дня: «На Ленинград вчера был налет… Погода чудесная. Деревья в инее – как кактусы, настолько толст слой инея. Фантастически красиво». Ленинград все эти дни продолжали бомбить. «Повреждены многие дома, – беспокоился Шефнер, – в частности, на Большом Петроградской стороны. СВОЛОЧИ! Завтра еду на передовую через Ленинград. Это очень хорошо…»