100 петербургских историй, извлеченных из архивов и пожелтевших газет - Анна Сергеевна Манойленко

Впрочем, не обошлось и без курьеза. Внимание собравшихся привлек один из жильцов, тоже государственный служащий, которого корреспондент газеты охарактеризовал как «пьяного и оборванного жреца Фемиды». Не без осознания собственной важности он громко поведал публике о весьма нетривиальной ситуации:

«Эх, господа, имущество мое сгорит – пустяки! А вот беда: дело из Государственного совета я взял на дом для переписки, – дело сгорит! А в нем ведь разрешается один великий современный вопрос! Да вы понимаете ли что-нибудь, господа, в наших государственных делах?..»

Тяжба о нечистотах

Осенью 1847 года купеческая жена Марья Попова, владелица одного из домов по Эртелеву переулку (ныне – ул. Чехова), пожаловалась «исправляющему должность» петербургского генерал-губернатора Дмитрию Шульгину на свою соседку – вдову майора Мюссара. По ее словам, та устроила во дворе собственного дома, выходящего фасадом на Итальянскую улицу, «род огромного грязного озера».

В ту пору в Петербурге, несмотря на его столичный статус, не было централизованной системы канализации и вывоза бытовых отходов. Горожане использовали для собственных нужд выгребные и мусорные ямы, они обычно располагались во внутренних дворах домов, их периодически очищали золотари (т. е. ассенизаторы).

Своевременное удаление нечистот считалось обязанностью домовладельцев, однако многие из них, по соображениям экономии, предпочитали не заключать контракты на регулярный вывоз и очищали ямы лишь по мере необходимости или вовсе этого не делали. Порой это приводило к конфликтам, подобным тому, который и случился в Литейной части…

Злополучный двор, состоянием которого возмущалась купеческая жена, вплотную примыкал к недавно выстроенному по ее заказу шестиэтажному каменному флигелю, квартиры в котором хозяйка намеревалась сдавать жильцам. Однако соседство со свалкой нечистот разрушило ее планы. Виной тому стало поведение «майорши», которая без особых церемоний выбрасывала мусор во внутренний двор и никогда его оттуда не вывозила.

«Ныне тех нечистот к стене моего флигеля и по тому двору выше обыкновенной мостовой возвышается с лишком на 3 аршина вышиной, – негодовала жена купца. – От обширной пропасти помоев и нечистот, кроме зловредных и отвратительных испарений, стены моего флигеля приходят в крайнее повреждение, и даже становится опасно для самого здания!»

Не просыхающая круглый год сырость, по утверждению Поповой, пропитала здание пристройки до второго этажа, «и по стенам оного просачивается эта наваленная грязная пропасть в покой моего флигеля». В результате вместо ожидаемого дохода пустующие помещения приносили собственнице одни убытки, поскольку никто не желал снимать жилье с подобными бытовыми условиями, купчиха лишалась порядка 600 руб. серебром в год.

Попова многократно пыталась уладить вопрос с вдовой майора «убеждениями» и даже жаловалась на нее в полицию. Стражи порядка потребовали от Мюссар «всю грязь очистить с того двора и впредь не выливать», однако та проигнорировала их предписания. Более чем двухметровая свалка продолжала существовать и угрожала дальнейшим повреждением флигелю.

Получив жалобу, генерал-губернатор Шульгин препроводил ее столичному обер-полицмейстеру Александру Галахову. После чего полиция предписала домовладелице Мюссар произвести немедленную очистку, причем под наблюдением стражей порядка. Когда мусор и нечистоты наконец вывезли, выяснилось, что повреждения флигеля купчихи Поповой имеют «неявный характер», полицейские лишь зафиксировали сырость на стенах.

В итоговом рапорте обер-полицмейстера генерал-губернатору отмечалось: для того, чтобы определить, «действительно ли строение просительницы от свалки нечистот получило повреждение и может ли приносить вред помойная яма», необходимо произвести полноценное освидетельствование. Поэтому в феврале 1848 года Шульгин переадресовал прошение купеческой жены начальнику профильного ведомства – главноуправляющему путями сообщения и публичными зданиями Петру Клейнмихелю.

Окончательное заключение дали лишь осенью 1848 года. Оно гласило, что использование вдовой майора Мюссара собственного двора для свалки нечистот привело к тому, что «снег, дождевая и помойная вода образуют посреди двора болото, из которого вода, протекая через фундамент под пол каменного флигеля Поповой, причиняет в стене оного сырость, так что штукатурка на ней обваливается».

«Майорше» было предписано перенести помойную яму на достаточное расстояние от соседних домов, специально оборудовав ее изнутри бревнами и досками. Кроме того, ее обязали впредь не сливать нечистоты во двор и своевременно производить вывоз мусора. Кроме того, она должна за собственный счет отремонтировать внутренний двор, вымостив его булыжником.

В заключение отметим, владение купчихи Поповой в перестроенном виде сохранилось до наших дней – это дом № 4 по улице Чехова. Что же касается централизованной системы канализации и вывоза мусора, то ее создание в нашем городе началось в 1930-х годах, а полностью завершилось лишь к концу 1960-х.

Школа при дворце

Пожалуй, каждому жителю Северной столицы знаком Городской дворец творчества юных, расположенный в зданиях Аничкова дворца. Однако мало кому известно, что его педагогические традиции берут начало в еще более ранние времена, с конца XIX века здесь действовала школа для детей служащих.

«Во вторник, 15 сего сентября, в помещении, предназначенном для открывающейся школы грамотности, в 10 часов утра будет отслужено молебствие, на котором предлагается быть всем мальчикам, при отцах проживающим в зданиях Аничкова дворца», – такое объявление, сохранившееся в Российском государственном историческом архиве, было оглашено служащим в Ведомстве дворца на Фонтанке осенью 1898 года.

С этого времени десятки служителей, состоящих в штате этой Императорской резиденции, получили возможность совершенно бесплатно дать своим детям начальное образование. Речь идет о лакеях, истопниках, поварах, полотерах, садовых рабочих, дворниках, конюхах и др.

Открытие школы грамотности при Собственном Его Императорского Величества дворце, как официально именовался Аничков дворец, стало результатом инициативы двух неравнодушных людей. Первый – настоятель дворцовой церкви протоиерей Александр Дмитриевич Мещерский, именно он стал руководителем школы, приняв ее под свою опеку. Второй – начальник управления дворцом

полковник гвардии Давид Александрович Озеров, выпускник Пажеского корпуса и участник Русско-турецкой войны 1877–1878 годов.

Поддержала создание учебного заведения и хозяйка Аничкова дворца императрица Мария Федоровна, вдова Александра III, мать последнего российского государя Николая II. Среди прочего открытие собственной школы при дворце диктовалось санитарными соображениями – если дети будут учиться, не покидая территорию Императорской резиденции, следовательно, не занесут на нее заразу.

В школе грамотности обучали Закону Божьему, письму, чтению, арифметике и церковному пению. Помимо отца Александра Мещерского, уроки вел канцелярский чиновник управления дворцом Николай Лебедев. Он окончил шесть классов гимназии, что считалось уже достаточным багажом, к тому же у него был большой практический опыт преподавания в школах для солдатских детей.

Воспитанники также учились столярному и слесарному мастерству, для этого в штат преподавателей пригласили служивших при дворце –