100 петербургских историй, извлеченных из архивов и пожелтевших газет - Анна Сергеевна Манойленко

В феврале 1899 года отец Александр Мещерский и полковник Озеров ходатайствовали перед протопресвитером (заведующим) придворного духовенства Иоанном Янышевым о том, чтобы воспитанникам школы при Аничковом дворце предоставили «права и преимущества», которыми пользовались ученики школ Ведомства Св. Синода. В представлении отмечалось, что «занятия в нашей школе идут вполне удовлетворительно, успешно и одинаково с программами школ одноклассных церковно-приходских».

В результате в 1900 году Аничковскую школу включили в общий список церковных начальных школ Санкт-Петербургской епархии. С этого времени ее выпускники получили возможность, по желанию, держать экзамен при Городском епархиальном училищном совете и в случае успеха получить свидетельство, дающее право на льготу по отбыванию воинской повинности, т. е. продолжительность действительной службы для них сокращалась с 6 до 4 лет.

С сентября 1899 года «ввиду того, что родители детей, обучающихся грамоте, отнеслись весьма сочувственно к занятиям», в Аничковскую школу стали принимать девочек. Для их обучения пригласили учительницу Любовь Гончарову, проводившую уроки чтения, письма и арифметики.

Расширившаяся школа разместилась в Запасном доме дворца на противоположной стороне Фонтанки – в доме № 50. Ученики были обеспечены всем необходимым из средств управления Аничковым дворцом, а в новогодние праздники, по распоряжению полковника Озерова, в школе зажигалась елка.

Зимой 1903 года при учебном заведении открылась читальня для всех проживающих в зданиях Аничкова дворца. Посетителям предписывалось «соблюдать чистоту, не плевать, не сорить, ноги вытирать».

В следующем году школа получила диплом и медаль на проходившей в Петербурге Международной научнопромышленной выставке «Детский мир». Это стало признанием заслуг небольшого педагогического коллектива в деле начального образования детей дворцовых служащих.

В 1904 году, после смерти отца Александра Мещерского, учебное заведение возглавил новый настоятель дворцовой церкви протоиерей Иоанн Гаврилович Вениаминов. На его долю выпало время Первой мировой войны и революционные события 1917 года. Следует отметить, что все это время школа продолжала обучать воспитанников, ее бесперебойно снабжали необходимыми учебными пособиями и канцелярскими принадлежностями.

В конце 1917 года школа разделила судьбу других учебных заведений Духовного ведомства и ее ликвидировали. Однако ее педагогическое наследие оказалось не забыто, спустя два десятилетия в бывшей Императорской резиденции открылся Ленинградский дворец пионеров.

Стена Монферрана

В жизни архитектора Огюста Монферрана, свыше сорока лет прожившего в Петербурге, были и менее эпохальные проекты, чем Александровская колонна и Исаакиевский собор. Например, его собственный дом в «четвертом квартале второй Адмиралтейской части». Именно это здание, а точнее сказать – одна из его стен, послужило причиной скандала.

Дом и участок на набережной реки Мойки (ныне – дом № 86) Август Августович Монферран, как его называли на русский манер, приобрел в 1836 году и перестроил по собственному проекту в изящный особняк с дворовым флигелем и садом. Дом Монферрана был славен своим гостеприимством, на одном из каминов зодчего даже имелась надпись: «Хоть дом невелик, друзьям его двери открыты днем и ночью».

Соседний дом купила супруга архитектора – актриса Элиза Пик Дебоньер. После того как ее муж осуществил перестройку и этого здания, она выставила его на продажу «со всем строением и землею». Сделка состоялась, и у двух соседних домов оказалась общая капитальная стена – несущая конструкция, за которой находились внутренние помещения обоих владельцев, она и послужила в будущем предметом раздора.

Весной 1848 года генерал-губернатор Петербурга Дмитрий Шульгин получил от соседа архитектора чиновника Антона Малевича жалобу о причиненном его дому вреде «пробитием в стене места для балок» и ходатайство «об ограждении его от таковых действий господина Монферрана».

По распоряжению Шульгина дом чиновника «освидетельствовали» полицмейстер Поль и архитектор Федотов. Никаких повреждений при этом они не обнаружили, зато выяснили, что «сказанная стена дома Малевича находится на земле, принадлежащей Монферрану». Отсюда следовало, что архитектор имеет право производить со стеной любые манипуляции. Однако это не охладило воинственный пыл его соседа.

Малевич продолжал настаивать на том, что осуществленные Монферраном в своем доме строительные работы причинили ему очевидный ущерб: «Карниз в той комнате дома его, где вкладывались балки, от происходившего стука и лома стены, дал во всем протяжении своем трещину и предстоящим своим падением может причинить вред не только мебели, но и людям».

«Повреждение это, – заявлял чиновник, – оставаясь не заделанным, может быть видимо во всякое время, если Правительством признано будет нужным, как равно и другие необнаруженные предметы откроются».

В итоге генерал-губернатор Шульгин передал дело о стене на «благоусмотрение» главноуправляющего путей сообщения и публичных зданий Петра Клейнмихеля. Расследование заняло около пяти месяцев. Комиссия осмотрела оба дома, сняла с натуры «план и разрез строению», включая злополучную стену, и подробно допросила стороны конфликта. Потерпевший Малевич продемонстрировал проверяющим гостиную своего дома, и на этот раз было зафиксировано, что в ней действительно «отпала одна розетка лепного карниза».

Архитектор Монферран объяснил, что весной 1848 года производил внутреннюю перестройку флигеля, примыкающего к соседнему дому Малевича, «и оказалась необходимая надобность сделать потолок, почему и были введены умеренной толщины балки в стену, которая находится на земле, ему принадлежащей».

Чтобы удостовериться в словах зодчего, комиссия изучила составленный старшим землемером Александровым план с обозначением границ участков того и другого зданий на Мойке, сопоставила его с документами и пришла к выводу, что злополучная стена «находится в натуре за чертою дома Малевича, а потому жалоба его оказывается несостоятельною».

Тем не менее в акте, составленном по результатам обследования, комиссия рекомендовала обязать обоих соседей впредь воздержаться от каких-либо строительных работ на смежной стене – в том числе и потому, что в нее были выведены дымовые трубы печей. Дело о спорной стене закрыли.

Мост справедливости

Осенью 1846 года предприимчивый крестьянин Иван Федоров заключил выгодный для себя контракт с правлением Петербургского округа путей сообщения. Он обязался разобрать и заново возвести из новых материалов один из мостов через реку Охту. Сумма контракта составила 3160 руб. серебром.

Ситуация достаточно обычная, в XIX веке многие мосты через реки Северной столицы оставались деревянными, поэтому срок их службы, как правило, не превышал трех десятилетий, после чего требовалась замена конструкций.

Кураторами проекта от Ведомства путей сообщения выступили майор Аргун и подполковник Фелькнер. Они осмотрели заготовленный лесной материал, убедились в надлежащем качестве и разрешили Федорову приступить к работам. Пять месяцев, пока шло возведение моста, чиновники неоднократно посещали стройку, наблюдали за процессом и, по свидетельству подрядчика, не только не заявляли претензий, но и «виду недовольного не показывали».

Однако в феврале