100 петербургских историй, извлеченных из архивов и пожелтевших газет - Анна Сергеевна Манойленко

Прибывшая на место происшествия полиция оцепила кафе и начала опрос свидетелей. Таковых оказалось немного, напуганные взрывом посетители «Централя» скрылись, побросав на столиках вещи: «…котиковую муфту с носовым платком, коробочку с пудрой, портмоне с незначительной суммой денег». Воспользовался паникой и террорист, принесший бомбу, – смешавшись с напуганной толпой, он скрылся в неизвестном направлении.

Впрочем, власти быстро вышли на след молодого человека. 6 января 1909 года известный писатель и библиограф Сергей Минцлов оставил в своем дневнике запись о встрече со следователем Вышемирским, поведавшим ему об успехах в распутывании дела о взрыве: «Оказывается, что бомбу эту принес и положил некий сын статского советника; по “семейным обстоятельствам” он очень хотел служить в охранном отделении и предложил свои услуги, но там его не приняли, предложив сначала чем-нибудь зарекомендовать себя».

Неизвестно даже, как его звали: во всех публикациях он фигурирует исключительно как «И. Сатунин» или вовсе без инициала. По словам журналистов, беседовавших с теми, кто его хорошо знал, характер юноши был «не установившимся» и отличался ярко выраженной «хлестаковщиной». По всей видимости, он не планировал устраивать взрыв в кафе, виной всему стала трагическая случайность.

Сатунин являлся членом кружка некоего Преображенского, которого партия социалистов-революционеров объявила агентом-провокатором охранного отделения. Последний объединил вокруг себя группу учащейся молодежи, занимавшуюся изготовлением бомб. При обыске на квартире Преображенского, которому удалось скрыться, полиция обнаружила динамит, бикфордовы шнуры, провода и прочее «оборудование».

В январе 1910 года в Петербургском военно-окружном суде состоялся процесс над пятью лицами, причастными к кружку Преображенского, в их числе был и Сатунин. Всем им предъявили обвинение во «взаимном уговоре и хранении взрывчатых снарядов для террористических актов». Кто должен стать их целью, общественность так и не узнала, поскольку дело слушалось в закрытом режиме.

Действовал ли Преображенский в интересах охранного отделения или организовал «кружок бомбистов» по собственной инициативе – для общественного мнения так и осталось загадкой.

Сатунина приговорили к 2 годам и 8 месяцам каторги. Его подельники получили аналогичные сроки.

Что же касается кафе «Централь», то его отремонтировали и оно продолжило свою работу. Пережило события 1917 года, действовало в период НЭПа, в конце 1920-х годов национализировано, получило наименование «Норд» и узнаваемый символ – двух белых медведей на льдине. В начале 1950-х годов, на волне «борьбы с космополитизмом», название заменили на «Север».

Как Фаддею Булгарину «вымыли голову»

Издававшаяся в Петербурге с 1825 года энергичным литератором и предпринимателем Фаддеем Булгариным газета «Северная пчела» имела репутацию охранительного издания и «негласного органа» Третьего отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии. Власти были довольны газетой, поскольку считали, что она отличается «благонамеренностью и направлением, совершенно соответствующим цели и видам Правительства». Однако никаких поблажек не допускалось и ей, об этом свидетельствует случай, произошедший в 1848 году.

Настали тяжелые времена для русской литературы и журналистики, на фоне революционных событий в Западной Европе император Николай I ужесточил внутреннюю политику, и в том числе цензуру. Впоследствии этот период, продолжавшийся до смерти царя в 1855 году, назовут «мрачным семилетием». Для контроля над всем происходящим в сфере печатного слова учредили особый орган – Комитет для высшего надзора за духом и направлением печатаемых в России произведений.

Комитет, часто называемый «Бутурлинским» по фамилии его председателя генерал-майора и сенатора Дмитрия Бутурлина, подчинялся непосредственно царю и объявлял распоряжения «от Высочайшего Имени». Цензурные строгости и ограничения в генеральских руках приобрели довольно жесткие формы. «Бутурлин действует так, что становится невозможным что бы то ни было писать и печатать», – свидетельствовал в дневнике современник и коллега главного цензора профессор Санкт-Петербургского университета Александр Никитенко.

«Под раздачу» бутурлинской цензуры попал, в частности, будущий классик русской литературы Михаил Салтыков-Щедрин, сосланный за «вольнодумие» в Вятку. Досталось даже вполне лояльному и «особо приближенному» к власти Фаддею Булгарину. Причиной недовольства стал короткий фельетон, опубликованный в «Северной пчеле» 26 апреля 1848 года. Приводим его полностью.

«Один чиновник в донесениях начальству нередко дозволял себе иронические замечания касательно дурного течения дел и ошибочных учреждений. Начальник полушутя-полусерьезно сказал ему:

– Любезный друг, не пишите таким острым пером, не то мы его должны будем притупить.

– Что же? – отвечал чиновник. – Тогда я буду писать грубо».

Цензоры обнаружили в этом фельетоне «повод к ослаблению понятий о подчиненности» и сочли его «прямо предосудительным». Государь Николай Павлович полностью согласился с подобной формулировкой и повелел шефу жандармов Алексею Орлову вызвать к себе Булгарина и «вымыть ему голову, как заслуживает».

Об инциденте сообщили и министру народного просвещения Сергею Уварову (в чьем ведении официально состояла цензура), который со своей стороны отдал распоряжение, «дабы впредь статьи, содержания подобного означенному анекдоту, допускаемы не были».

Впрочем, существованию «Северной пчелы» эта история нисколько не повредила. Основанная Булгариным газета благополучно пережила и государя Николая Павловича, и собственного создателя, скончавшегося в 1859 году. После этого «старейший консервативный орган» возглавил журналист Павел Усов, попытавшийся реформировать издание в соответствии с духом наступающей эпохи Александра II, однако его усилия не увенчались успехом и в 1864 году выпуск «Северной пчелы» прекратили.

Не мой участок!

«На днях, вечером, на возвращавшегося домой молодого человека внезапно напали двое неизвестных людей, и один из них нанес проходившему по правому плечу удар тупым орудием», – сообщала 9 декабря 1872 года «Петербургская газета». От удара (как выяснилось впоследствии, произведенного металлическим прутом) бедолага потерял сознание и даже не смог вспомнить, как оказался дома. Осмотрев пострадавшего, родные поняли, что ему срочно необходима медицинская помощь. Однако получить ее оказалось не так-то просто.

Амбулаторную помощь населению в дореволюционном Петербурге оказывали преимущественно врачи частной практики. Они бесплатно консультировали и снабжали лекарствами малоимущих жителей столицы, получая за это вознаграждение от благотворителей и городских властей. Между собой врачи «для бедных» разделялись по территориальному принципу, напоминающему участки современных поликлиник.

Однако родственников героя газетной истории в подобные тонкости никто не посвящал. Увидев, что у несчастного юноши сломана правая ключица, а на груди, спине и шее – синяки и кровоподтеки, они просто бросились, как указывалось в газете, «на удачу к первому ближайшему врачу для бедных с приглашением к больному».

Но, к изумлению визитеров, отправиться с ними доктор решительно отказался. «Извините, я не могу ехать к больному – он не принадлежит к моему участку!» – сказал врач. Близкие молодого человека попытались убедить его: «Но, господин доктор, у больного переломлено плечо,