100 петербургских историй, извлеченных из архивов и пожелтевших газет - Анна Сергеевна Манойленко

несомненный интерес в качестве исторического анекдота. Так, возвратившегося из плена Иголкина царь вопрошает, какую он хочет награду за свою верность. Сначала купец отказывается, но, видя настойчивость Петра, просит отдать ему кабак, находящийся близ его дома в Новгороде. Государь с улыбкой отвечает: «Если бы ты попросил у меня и весь Новгород, не мог бы я отказать тебе», – и вдобавок к желанному кабаку награждает Иголкина «довольно знатной суммой денег».

С той поры, бывая проездом в Новгороде, Петр, по словам Голикова, никогда не упускал возможности повидаться со своим верноподданным и ласково именовал его «дедушкой». А когда у Иголкина подрос внук, государь лично записал его в гвардейский Преображенский полк и обещал «месяца через три» произвести в офицеры.

Когда этого не произошло, «дедушка» сам приехал в Петербург и пожаловался на забывчивого государя в Сенат. Старика сочли безумным, но Петр сразу вспомнил Иголкина, повинился перед ним и в обход Табели о рангах приказал произвести внука сразу в подпоручики (минуя первый офицерский чин прапорщика).

Рассказ Голикова об Иголкине завершается на радостной сцене: «Монарх обнял его, поцеловал и, посадя с собою в одноколку, привез к Государыне. Их Величества удостоили его посадить за стол свой; внук пожалован и отпущен с дедушкой в Новгород на такое время, сколько он захочет продержать его при себе».

Архитекторы на гауптвахте

Последние декабрьские дни 1843 года испортили предпраздничное настроение министру внутренних дел Российской империи Льву Перовскому. В занимаемом им казенном доме на Александрийской площади (ныне – площадь Островского) произошел пожар в помещениях, расположенных над парадной лестницей. Хотя с возгоранием справились довольно быстро, а ущерб, причиненный огнем, оказался невелик, сановник был крайне раздражен происшествием и немедленно доложил обо всем лично императору Николаю I.

Пожар в доме министра, как отмечается в документах Российского государственного исторического архива, возник «от загоревшейся балки, положенной в трубу, которая проведена от камина гостиной залы». Когда об этом обстоятельстве стало известно императору, очень любившему и ценившему порядок во всем, тот отдал распоряжение «отыскать того архитектора, по недосмотрению которого балка была вделана в трубу». Недобросовестному зодчему чиновники должны на месте предъявить «последствия его нерадения», после чего посадить его на неделю на гауптвахту.

На следующий день после пожара вооруженный «высочайшим повелением» министр Перовский приступил к поискам провинившегося мастера. Подняли дела о постройке казенного здания позади Александрийского театра, из которых выяснилось, что та часть дома, которую ныне занимал «его высокопревосходительство», построена под наблюдением архитектора Иосифа Ивановича Шарлеманя и его помощника, «каменных дел мастера» Леоне Адамини.

Перовский обратился к министру Императорского двора Петру Волконскому, в чьем ведомстве служили оба архитектора, с «покорнейшей просьбой» командировать их для осмотра сгоревшей части здания.

Побывав на месте пожара, Шарлемань и Адамини представили совместный рапорт о причинах возгорания. Из него следовало, что злополучная балка уложена при строительстве здания в 1835 году, которое осуществлялось Придворным ведомством без их участия, поскольку оба мастера присоединились к процессу лишь после передачи «вчерне отстроенного» дома Министерству внутренних дел и руководили его окончательной отделкой.

Зодчие отмечали, что балка не была вделана в печную трубу, а отделялась от нее специально уложенным кирпичом и в подтверждение своих слов приводили соответствующие расчеты и рисунки. Огонь же вспыхнул по той причине, что при чистке трубы «разделяющий» кирпич «был выбит или от жару прогорел и вывалился». Вследствие этого конец балки непосредственно соприкоснулся с трубой и загорелся.

«Каменных дел мастер» Адамини лично от себя «присовокуплял» к рапорту, что на этапе отделки у него не имелось малейших причин сомневаться в качестве укладки потолочных балок относительно печной трубы, иначе он «не преминул бы взять, без отлагательства, надлежащие меры для отвращения опасности». Справедливость изложенного архитекторами подтвердила строительная комиссия Министерства внутренних дел.

Выходило, что Шарлемань и Адамини, собственно, не виноваты в пожаре, произошедшем в доме Перовского: они действительно руководили работами, но лишь на завершающей стадии, когда многое было уже осуществлено без их участия. Однако корректировать состоявшееся «высочайшее повеление» о наказании нерадивого архитектора, а также выяснять личность «первоначального» виновника и чиновники, и сам государь, которому специально доложили об итогах расследования, посчитали неудобным.

Наказание, правда, слегка смягчили: Шарлеманя приказано «выдержать» на гауптвахте вместо недели четыре дня, а Адамини – шесть. Наказание они отбывали в здании Комендантского управления на углу Садовой и Инженерной улиц.

Остается добавить, что летом 1844 года провели специальное освидетельствование занимаемого Перовским дома на предмет того, насколько безопасно уложены балки относительно печных труб, результаты осмотра признали удовлетворительными.

Взрыв в кафе «Централь»

«Раздался страшный, оглушительный взрыв. Всю комнату заволокло густым удушливым дымом. Среди посетителей и служащих кофейни поднялась страшная паника…», – так газета «Петербургский листок» описывала события, произошедшие 20 декабря 1908 года в кафе «Централь».

Булочная-кондитерская в золотой середине Невского проспекта, в доме № 44, существовала еще с 1870-х годов (именно в ней, по преданию, собрались члены организации «Народная воля» перед убийством императора Александра II). Однако ее настоящий расцвет начался несколькими десятилетиями позже, когда кондитерское производство и торговля оказались в руках выходца из крестьян Калужской губернии Федора Кондратьевича Крымзенкова, переехавшего со своей семьей в Петербург и занявшегося предпринимательской деятельностью…

В ту ночь в кофейне находилось около пятидесяти посетителей и несколько официантов. В половине двенадцатого в кофейню вошел молодой человек, одетый в легкое пальто. Он прошел к мраморному столику у окна и положил на него принесенный им, как сообщалось в газете, «круглый предмет довольно значительных размеров, завернутый в бумагу». Затем отошел в сторону и обратился к одному из официантов с просьбой подать ему чай и пирожки. Однако не успел тот сделать и нескольких шагов, как круглый предмет скатился на пол и с грохотом взорвался.

Осколки оконных стекол посыпались на проходящих по Невскому проспекту, заставив их в страхе разбежаться в разные стороны. К дымящемуся помещению кафе долгое время никто не решался подойти близко. «Наконец нашелся храбрец в лице старшего дворника соседнего, вновь строящегося дома № 46», – отмечал «Петербургский листок».

Вслед за дворником в пострадавший от взрыва «Централь» начали заглядывать и любопытные горожане. Их глазам предстала печальная картина: «Ближайшая к месту взрыва стена с зеркалом оказалась слегка закопченной и сильно забрызганной кровью. Окно, находящееся как раз против злополучного столика, выбито наружу. Чувствовался сильный удушливый запах». На полу лежал убитый официант – как потом выяснилось, молодой крестьянин Степан Смирнов, проработавший в