100 петербургских историй, извлеченных из архивов и пожелтевших газет - Анна Сергеевна Манойленко

Ради того, чтобы успешно разрешить эту «политтехно-логическую» задачу, и приняли решение потревожить «дедушку русского флота». Вопрос о сохранности старинного судна во время перемещения из одной столицы в другую и длительного экспонирования на чрезвычайно популярной и многолюдной Политехнической выставке отодвинули на второй план.

После возвращения ботика на берега Невы его больше ни разу не подвергали подобным переездам. Даже в 1903 году, когда отмечалось 200-летие Петербурга, он не принимал участия в юбилейных торжествах. Уже после революции, в 1928 году, петровское судно перевезли в Петергоф, где на протяжении 12 лет оно находилось в деревянном павильоне-беседке недалеко от дворца «Монплезир», а в 1940 году его поместили в Центральный военно-морской музей, где оно находится и ныне.

Мастерство не пропьешь

«О поджоге на Александровском заводе образного ящика и похищении из оного денег», так называлось следственное дело, открытое осенью 1859 года и сохранившееся в Российском государственном историческом архиве. Полиция разыскивала злоумышленников, которые, проникнув на верхний этаж малого машинного цеха, взломали кассу взаимопомощи. Рабочие вносили в нее средства не только для своих нужд, но и таким образом собирали на лампадное масло и свечи к иконе «Преображение Господне», располагавшейся прямо над тем шкафом, где была касса.

Делу придали особый характер, Александровский механический завод (ныне – Пролетарский) был одним из крупнейших предприятий столицы, являлся основным поставщиком паровозов и вагонов для российских железных дорог.

Хранитель кассы взаимопомощи мастеровой Иван Морозов сообщил, что накануне происшествия собрал у вкладчиков деньги из жалованья, а потом выдал из общественной суммы взаймы 2 руб. 16 коп. рабочему Федору Петрову. По словам Морозова, на момент совершения кражи в кружке находилось «восемь билетов, каждый по 3 руб., и два гривенника», т. е. 24 руб. 20 коп.

Вскоре в поле зрения следствия попал мастеровой Тимофей Чехонин, который, «будучи неодобрительного поведения», последним покинул цех в день похищения, а затем весь вечер провел в питейных заведениях. Сосед по квартире и собутыльник подозреваемого отставной мастеровой Иван Корюхов показал, что в день кражи Чехонин «потчевал его в питейном доме вином и купил еще вина полштофа», который они позже совместно распили.

Чехонин, работавший на Александровском заводе почти двадцать лет, с 12-летнего возраста, давно уже ходил в «черном» списке, выписки из штрафного журнала свидетельствовали, что он не раз нарушал порядок.

В документе значилось: «1849 года, 29 января. Взят по подозрению в краже медных трубок от машин. Арестован в полицейском доме.

1853 года, 4 сентября. Самовольно не явился на работу после обеда, будучи пьян. Арестован на три дня.

1858 года, 7 декабря. Самовольно не явился до обеда на работу, а после обеда во время работ спал. Арестован на три дня.

1859 года, 12 января. Кража двух кусков меди из завода и грубость противу отставного полковника Монтандра, служащего у контрагентов завода. Наказан розгами 25 ударами».

На следствии он отрицал причастность к краже и поджогу. Что же касалось разгульного пьянства в день исчезновения общественной кассы – признавал, что так оно и было, однако «не доказал с достоверностью, где взял деньги на это». Мол, часть средств на выпивку взял в долг у мастерового, другую часть получил в дар от матери, а третью приобрел, продав свое пальто владельцу лавки.

Однако во всех трех случаях сведения не подтвердились. И если мать Чехонина подтвердила утверждения сына, то супруга его выдала. На допросе она заявила, что свекровь «к сыну своему не приходила и ни ей, ни ее мужу ничего не давала».

Однако Чехонин все равно продолжал утверждать, что к преступлению никакого отношения не имеет. В итоге аудиториат Главного управления путей сообщения и публичных зданий (высший суд ведомства, к которому принадлежал Александровский механический завод), в который передали следственное дело, пришел к выводу, что прямых и бесспорных доказательств вины Тимофея Чехонина нет, и в конце декабря 1859 года вынесли определение: «Дело сие оставить, имея оное в виду на случай открытия впоследствии виновного, а за поведением мастерового Чехонина иметь особенный надзор».

Чем была вызвана подобная мягкость по отношению к Чехонину? Дело в том, что основную массу мастеровых на фабриках и заводах составляла неквалифицированная рабочая сила – проще говоря, оброчные крестьяне, которые нанимались на предприятия, чтобы заработать денег для уплаты повинностей помещику. Такие, как Тимофей Чехонин, – потомственная «рабочая косточка», были в дефиците и ценились особенно высоко. Именно это обстоятельство заставляло руководство предприятия долгие годы терпеть проступки Чехонина и несмотря ни на что оставлять его на заводе. Мол, может, он вор и негодяй, но свое дело на производстве знает, и заменить его некем. Не стали его трогать и после скандала с ограблением.

Непутевый студент

Студенческая пора полна самых неожиданных событий. Энергия бьет через край, хочется достичь всего и сразу, а в ответ – горькие разочарования и придирки вузовской администрации. История, о которой пойдет речь, началась ровно 200 лет назад, но подобное вполне могло бы случиться и сегодня…

Весной 1822 года, посетив Петербургский университет, попечитель округа Дмитрий Рунич сделал вывод: знания обучающихся «столь поверхностны и ничтожны, что большей части нельзя по справедливости присвоить им названия студентов». Нравственные качества студентов произвели на чиновника еще более удручающее впечатление, из шести десятков студентов «два оказались пьяными, и между всеми допущены грубейшие пороки». В результате из университета отчислили более тридцати студентов, которых сочли «совершенно потерянными для Учебного ведомства».

В числе молодых людей, подлежащих исключению по «ненадежной нравственности», был Дмитрий Богданов. Однако руководство Университета приняло во внимание блестящие способности к изучению восточных языков, обнаруженные юношей за пять лет обучения. Посчитав, что в будущем он может стать полезным для Министерства иностранных дел, его оставили для окончания курса.

Тем не менее молодой человек продолжал совершать «предосудительные поступки». Как значится в документах Российского государственного исторического архива, ему вменялись неоднократные «своевольные» отлучки из учебного заведения, пьянство и «всегдашняя наклонность к порочной жизни». Результатом стало отчисление.

Для сына бедного священника, которому посчастливилось поступить для обучения в столичный университет за казенный счет и почти окончить курс наук, подобное развитие событий могло обернуться настоящей трагедией… Однако судьба Дмитрия Богданова оказалась весьма нетривиальной.

Об отчислении талантливого студента доложили императору Александру I, который распорядился сообщить ему, «в какой род жизни обратится он после сего исключения