100 петербургских историй, извлеченных из архивов и пожелтевших газет - Анна Сергеевна Манойленко

Индус, в свою очередь, обвинил Милиуса в том, что тот его оклеветал: мол, никто из его многочисленных клиентов никогда «ни о каком лихоимстве не объявлял», а Милиус все это сделал потому, что ему нечем расплатиться. «Это все совершенно несправедливо и даже несообразно с рассудком, а придумано господином Милиусом для одной проволочки времени», – писал Чук.

По распоряжению министра, столичные власти начали «строжайшее» расследование в отношении ростовщика. Все его бумаги, включая долговое обязательство капитана Милиуса, арестовали.

Столичный генерал-губернатор Дмитрий Шульгин занял в отношении ростовщика жесткую позицию, настояв на передаче дела «о взимании лихвенных процентов и стеснении должников разными вымогательствами» в столичный уголовный суд. Дело было рассмотрено весной 1850 года, индуса оставили «в сильном подозрении». Фактически это означало, что напрямую его вина не доказана, он сохраняет свободу, но продолжает оставаться в поле зрения полиции. После этого генерал-губернатор «в предупреждение на будущее время предосудительных действий» поднял вопрос о высылке Чука за границу.

Его поддержал главноуправляющий Третьим отделением Алексей Орлов, однако в дело неожиданно вмешалась дипломатия. За Чука вступился посланник Великобритании при Высочайшем дворе лорд Блумфилд: он попросил вернуть Чуку отобранные у него во время следствия документы и деньги, а также приостановить его высылку до полного завершения финансовых дел в Петербурге. Кроме того, дипломат представил медицинское свидетельство: «Теперешнее его больное состояние препятствует ему всякое продолжительное телодвижение, почему он и квартиру свою оставлять не может, впредь до получения достаточного облегчения».

Просьбу «передали на усмотрение» петербургского генерал-губернатора. Тот посчитал, что для окончания денежных расчетов Чук вполне может «оставить по себе поверенного», а «в уважение болезненного состояния и преклонности лет» индийца не отправят по этапу, а выдадут ему заграничный паспорт, что позволит тому вернуться на родину. «Препятствий к немедленной высылке Чука нет», – заключил градоначальник.

В январе 1852 года ростовщик Чук навсегда покинул Петербург, однако до Индии не добрался, спустя два года скончался в Персии. Оставшееся после него небольшое имущество и деньги передали британскому посланнику в Тавризе.

…С давних пор доносы нередко становились способом отомстить за обиду, поэтому власть пыталась проверять подлинность того, что в них сообщалось. К примеру, Соборное уложение, принятое в 1649 году Земским собором, вводило ответственность за ложный донос. Не исключено, что из подобных действий и выросла впоследствии поговорка «доносчику первый кнут». Увы, в случае с индусом Чуком она не оправдалась.

Плата за Венеру

В мае 1854 года петербургская мещанка Авдотья Луговская, явившись в Министерство Императорского двора, подала прошение на Высочайшее имя. Она жаловалась на профессора Императорской Академии художеств Ивана Петровича Витали. По словам Луговской, известный ваятель обманул ее дочь, позировавшую ему в качестве натурщицы для статуи Венеры.

Иван Витали – один из наиболее ценимых императором Николаем I скульпторов. За работу над скульптурным убранством Исаакиевского собора мастера всемилостивейше наградили орденами Св. Анны и Св. Владимира, он получил звание профессора Академии художеств и казенную квартиру.

В 1850 году Иван Витали назначен почетным скульптором при Эрмитаже. Именно ему Николай I поручил изготовить мраморную скульптуру в память о своей младшей дочери Александре, скоропостижно скончавшейся в 1844 году, а также монумент в честь своего отца императора Павла I, позже установленный перед Гатчинским дворцом.

В начале 1850-х годов Иван Петрович получил еще один личный заказ государя: ему предложили изготовить мраморную статую богини любви и красоты Венеры, взяв за образец небольшую античную статуэтку, хранившуюся в Аничковом дворце. С этой работой, ставшей последним завершенным творением Витали, и связана скандальная ситуация.

Для работы над статуей скульптор, по его словам, «пользовался многими натурщицами, в том числе и дочерью госпожи Луговской, девицей Екатериной». Девушка позировала мастеру с разрешения матери, лично присутствовавшей при всех сеансах, которых было не менее пятидесяти. За каждый из них скульптор платил барышне десять рублей серебром. Когда работа закончилась, оплата прекратилась.

Авдотья Луговская сочла, что скульптор обманул ее дочь. В своем прошении царю она утверждала, что профессор будто бы обещал принять девушку на пожизненное содержание и ежемесячно «вознаграждать» ее 15 руб. серебром.

Более того, мать заявляла, что ее дочь в период позирования скульптору подорвала свое здоровье, а «пикантность», присущая занятиям натурщицы, лишила ее «даже надежды выйти прилично в замужество». Дело в том, что в ту пору женщина, позировавшая обнаженной художнику или скульптору, нередко воспринималась обществом весьма неоднозначно. Мужчины-натурщики с такими проблемами не сталкивались.

И, наконец, Луговская жаловалась, что имеет на руках еще двоих детей, которых, вследствие «расстроенных обстоятельств» ее супруга, ей буквально нечем кормить. Между тем, указывала она, ей известно, что скульптор Витали за работу над Венерой получил награду (Николай I действительно «пожаловал» его 10 тысячами руб. серебром и орденом Св. Анны с императорской короной). По мнению Луговской, сей факт делал отказ мастера платить бедной натурщице особенно вопиющим.

Скульптору пришлось представить в Министерство Императорского двора свои объяснения: «Невероятно, чтобы какая-либо работа художника могла ему доставить такие выгоды, чтобы он был в состоянии назначить натурщице временной и второстепенной пожизненный пенсион». Он также сетовал, что в последнее время тяжело заболел и сильно ослаб, что практически лишало его возможности заниматься работой, между тем как на содержании у него находились супруга и пятеро малолетних детей.

Более того, по его словам, в период работы над статуей Венеры мать натурщицы познакомилась с супругой Витали Аделаидой Осиповной, «беспрестанно жаловалась на бедность, происходящую от невоздержанности ее мужа», и та помогала ей деньгами…

Одним словом, обе стороны обвиняли друг друга в корысти и непорядочности. Скульптор предпочел уступить. Посовещавшись со своей сердобольной женой, он решил дать старшей Луговской денег, чтобы она оставила его в покое. В августе 1854 года жена Ивана Петровича передала в Министерство Императорского двора тысячу рублей серебром для Авдотьи Луговской. Последняя, в свою очередь, поклялась, что «за сим всякая претензия со стороны ее по изъясненному предмету прекращается».

Дальнейшая судьба матери и ее дочери-натурщицы остается неизвестной. Что же касается скульптора Ивана Витали, то его не стало почти через год – в июле 1855 года. Созданная им статуя Венеры, считающаяся одной из вершин его творчества, находилась в Эрмитаже, а в конце XIX века ее передали в Русский музей, где ее можно увидеть и поныне.

Роковая бедность

Пятничным ноябрьским утром 1850 года из дома на Васильевском острове вышел молодой человек в шинели, надетой поверх летнего пальто, ветхих