100 петербургских историй, извлеченных из архивов и пожелтевших газет - Анна Сергеевна Манойленко

Молодого человека звали Иосиф Петрище, он происходил из старинного дворянского рода Витебской губернии. В Петербург приехал в августе того же года со своим однокашником по Минской гимназии Казимиром Жванским. Юноши поступили на первый курс юридического факультета столичного университета и на двоих сняли квартиру в доме купца Пеца на Васильевском острове.

Будучи «отлично усердным» гимназистом, Иосиф был принят в университет в числе четырех стипендиатов Белорусского учебного округа (не удивляйтесь, такое название существовало в первой половине XIX в.), и он рассчитывал получать казенную стипендию на протяжении всего времени обучения. Однако указом Правительствующего Сената учебный округ реорганизовали, а количество стипендиатов сократили до трех.

Иосиф оказался «лишним» и вынужден перейти в число «своекоштных» воспитанников. Иными словами, теперь ему предстояло учиться за собственный счет. Только средств для оплаты образования у него не было… Последняя надежда – родной дядя – единственный из родственников, на материальную помощь которого можно рассчитывать. Однако и он отказал. Вместе с его письмом Иосиф получил еще одно послание – от неизвестного адресата. По свидетельству проживавшего с ним Казимира Жванского, оно произвело на его друга столь сильное впечатление, что тот сжег его и после этого совершенно замкнулся в себе. Через некоторое время он ушел из дома и не вернулся.

Пропавшего хватились спустя шесть дней. О происшествии доложили попечителю Петербургского учебного округа Михаилу Мусину-Пушкину, который, в свою очередь, сообщил министру народного просвещения Платону Ширинскому-Шихматову.

Розыски Иосифа Петрище результата не принесли. Об исчезнувшем студенте известили власти Виленской и Витебской губерний (на случай, если бы он объявился у своих родственников) и даже главного начальника Третьего отделения Алексея Орлова, хотя, как заверял инспектор, «ни в чем дурном» Иосиф замечен не был. Несмотря на все старания никаких следов юноши обнаружить не удалось, и в середине декабря 1850 года его официально исключили из числа воспитанников Университета. По совпадению именно в те дни нашли ключ к разгадке…

В лесу близ Чесменской военной богадельни на Царскосельском тракте (современный Московский проспект) обнаружили тело мужчины. Голова покойного была сильно повреждена, но в кармане находилось свидетельство на имя Иосифа Петрище, при нем также нашли 1 руб. и 42 коп. серебром, нательный крест, два кольца, порох и пистоны. Казимир Жванский – подтвердил личность погибшего. Тело бывшего студента предали земле, а его немногочисленные вещи передали в земский суд.

Присутствие денег и ценностей говорило о том, что речь вряд ли шла об ограблении. Происшествие было настолько экстраординарным, что министр народного просвещения Ширинский-Шихматов в начале января 1851 года «всеподданнейше» доложил о нем Николаю I.

Император повелел выяснить, не случилось ли у покойного какой-либо ссоры с товарищами. По сведениям, собранным руководством Петербургского учебного округа, выяснилось, что Петрище «даже с весьма немногими, по недавнему его поступлению в Университет, был знаком; вел себя прилично и инспектором студентов ни в чем предосудительном или подозрительном замечен не был», по характеру скромный, молчаливый и склонный к меланхолии.

В его вещах, оставшихся в квартире, инспектор студентов обнаружил неоконченное письмо Иосифа своему родному брату, служившему землемером в Витебске, которое начиналось словами: «Действительность мало-помалу снимает блестящее покрывало с форм идеала и переменяет его в мертвый скелет; потом же, издеваясь над верою юноши, с адским смехом восклицает: “Вот твои мечты!”».

Развивая эту мысль, студент с горечью замечал: «Молодой человек с пылким воображением обыкновенно обещает себе счастливую будущность, мечтает о почестях, богатстве, но который из них достиг своей цели? Разве, может быть, сотый или, скорее, тысячный…»

В итоге учебные власти сделали вывод о том, что «Петрище лишил себя жизни сам, находясь в совершенной нужде». Весной 1851 года, когда растаял снег, в лесу близ Чесменской богадельни нашли пистолет, из которого, по всей видимости, и застрелился несчастный студент. Дело окончательно закрыли и передали в архив.

Животный промысел

В Петербурге процветал «гнусный и постыдный» промысел: это становилось очевидным из анонимной «весьма секретной» записки, полученной весной 1852 года министром внутренних дел Львом Перовским. Речь шла о кражах собак с целью их последующей перепродажи или возврата законным владельцам за вознаграждение.

Руководитель ведомства отнесся к сообщению серьезно и поручил состоящему при министерстве надворному советнику Афиногену Виноградскому провести негласное расследование. Выяснилось, что в Петербурге уже несколько лет действует целая сеть так называемых охотников на собак.

Они подразделялись на «главных» (тех, кто имел постоянные квартиры, где скрывали краденых питомцев) и их «агентов» – людей неблагополучных, зачастую без определенного места жительства и документов, которые, занимаясь хищениями щенков и взрослых животных, получали от скупавших их «собачьих промышленников» средства к существованию.

Главные организаторы промысла не слишком скрывались и даже периодически размещали в столичных газетах объявления о продаже животных. Именно к ним, «знающим всех собак в городе», обращались покупатели, желавшие приобрести четвероногого друга, и те «по заказу» доставали для них того или иного породистого пса. Зачастую лица, приобретавшие питомца таким образом, не подозревали о том, что он украден у прежних хозяев, и не сомневались в его «законном» происхождении.

Сами «охотники» пристально следили за публиковавшимися в «Ведомостях Санкт-Петербургского градоначальства и столичной полиции» объявлениями о пропаже собак. После появления заметки о нужном исчезнувшем животном они сами или через «агентов» обращались к владельцам и возвращали домашнего любимца за вознаграждение. Подобное порой повторялось несколько раз с одной и той же собакой. Случалось, что слуги состоятельных людей сами передавали господских собак «охотникам», а затем делили с ними назначенное за возврат вознаграждение.

Когда же объявление о пропавшем питомце в прессе не появлялось, а покупателей на него не находилось, похитители сбывали собаку служащим городской фонарной команды, которые официально занимались истреблением бродячих животных…

После того как информация анонима подтвердилась, министр Перовский предписал петербургскому генерал-губернатору Дмитрию Шульгину осуществить «формальное следствие» в отношении преступной сети.

За полгода удалось выявить 18 главных действующих лиц собачьего промысла. Наиболее «матерыми» похитителями оказались отставной губернский секретарь Петр Чудинов и его жена София, проживавшие в Литейной части. При обыске у них в квартире обнаружили полтора десятка собак различных пород. Супруги отрицали криминальное происхождение животных и утверждали, что занимаются исключительно легальным разведением щенков.

Однако следствие установило, что Чудиновы могут быть напрямую причастны к кражам, самой громкой из которых стало похищение в 1851 году собаки у придворного банкира и промышленника барона Александра Штиглица. После публикации объявления о пропаже питомца