Голоса из окон: Петербург. Истории о выдающихся людях и домах, в которых они жили - Екатерина Вячеславовна Кубрякова

ВОВ Ольга не смогла взять неподъемные сундуки с бумагами и оставила их на чердаке своего бывшего астраханского дома, попросив соседей сберечь. Только по окончании войны удалось послать за наследием 18-летнюю дочь Рину, которая, не понимая ценности рукописей, что-то раздарила и продала, что-то оставила на чердаке, не сумев унести.

Совместно с пионерами Андроников организовал поиски сокровищ Бурцева, но большую часть с того самого чердака выкинули, как мусор, проверявшие пожарную безопасность инспекторы. Тут-то газеты и запестрели заголовками о нерадивой дочери дореволюционного миллионера – почему не конфисковали все при жизни Бурцева, кто разрешил Ольге хранить общественное достояние, почему не осудили семью за утерю.

Ольга же больше никогда так и не увидела этот петербургский дом своей юности, хозяином которого был ее отец, всю жизнь собиравший и хранивший здесь свою бесценную коллекцию.

Список источников

1. А. Е. Бурцев, его сочинения и коллекции // статья с сайта ГПИБ России (Историческая библиотека), 2013 https://gpib.livejournal.com/6248.html

2. Архитекторы-строители Санкт-Петербурга середины XIX – начала XX века. Под общ. ред. Б. М. Кирикова. – СПб. Пилигрим, 1996.

3. Ираклий Андроников, «Рассказы литературоведа», Изд. «Детская литература», М., 1962.

4. Колганов В. А. Булгаков и «Маргарита», или История несчастной любви «Мастера» // Центрполиграф, 2012.

5. Ларионова (Якунина) Л. Г. К 150-летию со дня рождения А. Е. Бурцева (1863–1938). Заседание клуба «Библиофильский улей». 16 марта 2013 года / Нац. союз библиофилов; сост. кат. И. В. Майорова, Н. В. Охотникова, М. А. Стручева, К. А. Шапошников, Л. Б. Шицкова. – М., 2013 http://nsb-bibliophile.ru/d/576331/d/pam_nsb_26_blok_23.pdf

6. Ф. Г. Шилов. Записки старого книжника.

Доходный дом Кабатов (1859, Витт)

Восстания ул., 24 / Некрасова ул., 27

«В доме, где я жил, было всего десять больших квартир. Половина квартирохозяев отсутствовала. Остальные – ветхая генеральша, столь же ветхий член Государственного совета, каким-то чудом еще не заключенный в тюрьму, дипломат-японец, я и полотер, живший во дворе. <…> Выбрали мы единогласно председателем нашего старого швейцара, назначив ему чуть ли не министерское жалованье.

Через день… декрет: квартирохозяевам „под страхом конфискации всего имущества“ поочередно ночью дежурить у ворот. Генеральша по дряхлости лет от дежурства была изъята…. члену Государственного совета, как и мне, было за семьдесят лет… Всю повинность должен был нести бедный полотер. Но полотер был не дурак и уже успел записаться в партию коммунистов. Следовательно, как лицо привилегированного сословия, от социальных тягот был изъят. <…>

У меня был только один член семьи – жена. <…> За члена совета пошел его одиннадцатилетний внук. <…>…Две ночи жена с зонтиком в руках вместо пики продежурила у ворот, наводя свирепым видом ужас на взломщиков…

Затем появился декрет очищать улицы от снега и льда. Конечно, за неисполнение – конфискация всего имущества. <…>…Потрудиться пришлось священникам, музыкантам…. врачам и прочим буржуям. Пользы от их трудов было… мало, но все же было отрадно, что бывшие тунеядцы теперь работают…

Улица Восстания, 24 / улица Некрасова, 27

На эти повинности первое время „буржуи“ смотрели… как на смешной фарс. Я видел… господина во фраке, в белом галстуке и цилиндре, который колол на улице лед. <…>

…Весь город, от мала до велика, обратился в торгашей… Княгиня Голицына… пекла булки и продавала их на улицах, командир… Вульф чинил сапоги, баронесса Кноринг содержала кофейню на Бассейной, княгиня Максимени – закусочную на Караванной…. офицеры… работали грузчиками. <…>

Я тоже распродавал свои картины и предметы искусства, собранные мною с такою любовью в течение полстолетия. Наша квартира, с женитьбой старшего и смертью младшего сына ставшая для нас обоих слишком обширной…. теперь походила на складочное место. <…> В большой гостиной… под хрустальной люстрой XVIII столетия, рядом с мебелью эпохи Возрождения сложены были кули с картофелем, который мы с трудом раздобыли. <…> Дворников уже не было, часть наших людей уже нас оставила. Весь дом был заледенелый, так как никто из соседних жильцов не топил. <…>

Вся наша квартира состояла… из старинных вещей прошлых столетий… Как восторгался покойный сын зеркалом времен Людовика XVI! <…> Все вещи были старые друзья… И теперь эти друзья уносились враждебными дикарями, которые даже их прелести постичь не могли»[137].

В этом доме встретил 1918 год 70-летний барон Николай Врангель и его 59-летняя жена Мария, именно у этих стен дежурившая по ночам вместо дворника.

Всего три года назад в большой квартире Врангелей, ныне холодной и опустевшей, кипела жизнь. К сыну Николаю, искусствоведу, жившему с родителями, в этот дом приходили знаменитые друзья – Бенуа, Судейкин, Дягилев. К отцу семейства Николаю Егоровичу, председательствовавшему в правлении нескольких компаний, в том числе золотопромышленного и нефтяного общества, – банкиры и министры. А к баронессе-матери приезжал на семейные обеды старший сын Петр, генерал, с женой-фрейлиной императрицы и малышами-внуками.

Теперь Николая уже нет (он умер в этом доме в 1915 году в возрасте 34 лет), а 40-летний Петр, чудом оставшийся в живых после ареста большевиками, уволенный в отставку, находится в Крыму (скоро барон Петр Врангель станет главнокомандующим вооруженных сил юга и главой Белого движения).

Отцу семейства с одним из своих обществ (спиртоочистительным) удалось эмигрировать почти сразу после смены власти. Мария же решила сначала навестить семью сына в Крыму. Но пока она справляла документы, выезд запретили, и пожилая женщина оказалась в этом доме, как в плену.

Фамилию сменить Мария не могла, и презираемая народом мать белого генерала выживала в красном Петрограде, работая хранителем в музее города в Аничковом дворце.

«В 7 часов утра бежала в чайную за кипятком. Напившись ржаного кофе без сахара, конечно, и без молока, с кусочком ужасного черного хлеба, мчалась на службу…в разных башмаках, без чулок, ноги обматывала тряпкой… <…>…Ела темную бурду с нечищеной гнилой картофелью, сухую, как камень, воблу или селедку, иногда табачного вида чечевицу или прежуткую пшеничную бурду, хлеба 1 фунт в день, ужасного, из опилок… <…>

В 5 часов я возвращалась домой…. варила на дымящей печурке, выедавшей глаза, ежедневно на ужин один и тот же картофель… с солью, а в дни кутежа с редькой и луком. <…>

Председатель домового комитета…. явившись как-то ко мне, увидел портреты сына в военных доспехах, приказал немедленно все их убрать, предупреждая, что… отправит меня… в Чека»[138].

Марии пришлось оставить большую квартиру в этом доме, уплотненную и поделенную на несколько клетушек, и два года, прежде чем снова воссоединиться с семьей, прожить одной в городе, где стены