У Никитских ворот. Литературно-художественный альманах №1(7) 2020 г. - Альманах Российский колокол

чем у партийных республиканских «Правд», его очерки и репортажи были узнаваемы и популярны в городе. Пробовал себя он и в литературе – в основном, получались небольшие истории про детей, животных. Несколько рассказов напечатала и родная газета. Но с последней публикацией вышла неприятная история.

Рассказ «Аксай – Белая река» был о старом коне. После долгой голодной зимы он хотел повести свою кобылицу и маленького жеребёнка к синему горному озеру, где росла свежая сладкая весенняя трава. Но молодой, сильный жеребец, живший по соседству, вынудил постаревшего Аксая покинуть семью. Израненный, медленно бредущий к горам, Аксай заметил стаю волков, из последних сил, взобравшись на высокий откос, прыгнул вниз на острые камни. И за мгновенье до смерти увидел себя молоденьким жеребёнком, пасущимся рядом с матерью на пронзительно зелёном горном склоне, услышал её нежное ржанье. А потом наступила ночь.

История была грустной и щемящей…

Но, вернувшись через несколько дней из командировки, вдруг узнал, что его вызывают по какому-то вопросу в «Большой дом», из окон которого, как шутили в редакции, виден далёкий солнечный город Магадан…

Вежливый человек в сером костюме и неприметным лицом достал из папки газету с рассказом Сандулова, поинтересовался:

– Кто посоветовал вам написать рассказ с этим сюжетом?

– Извините, – не понял вопроса Сандулов, – при чём здесь сюжет?

– А что здесь непонятного? – с нажимом спросил человек. – Рассказ глубоко антисоветский, уверен, вы разделяете идеологию врагов нашего социалистического строя. И если Солженицын, Бродский, другие грязные писаки клевещут на нашу страну открыто, то вы клевещете тайно, прикрываясь двойным смыслом, так сказать, эзоповским языком.

И, видя, что Сандулов не понимает, торжественно отчеканил, четко выговаривая каждое слово:

– Кандидат в члены Политбюро ЦК КПСС, член Президиума Верховного Совета СССР, первый секретарь ЦК КП Узбекистана, дважды Герой Социалистического Труда, лауреат Ленинской премии Шараф Рашидович Рашидов родился в кишлаке под названием Аксай! Как понимать ваш, так называемый рассказ, в котором уважаемого коня побеждает молодой, глупый жеребец? Разве вы этим не призываете к шельмованию старых, заслуженных кадров?

– Но это же история о лошади, – возразил Сандулов.

– О советской лошади! – перебил человек в сером костюме. – Заметьте, не об американской, а о советской… Думаю, вы и сами понимаете, что в средствах массовой имформации мы не потерпим антисоветскую пропаганду… Можете идти…

…– Вот она, – сказала Раечка. В руках она держала большую кошку. Огромные васильковые круглые кошачьи глаза с вертикальными чёрными зрачками изучающе пристально посмотрели в лицо Сандулову, словно решая что-то важное для себя. Её треугольные розовые ушки были широко расставлены и делали кошку похожей на сказочного эльфа.

Кошка глубоко втянула в себя воздух, спрыгнула с Раечкиных рук, медленно направилась к Сандулову и по-хозяйски уселась рядом с его ногами.

– Видите, – сказала Рая. – Вы ей сразу понравились.

– Ну что ж, – согласился Сандулов. – Пусть будет так… Ещё вопрос. Чем её кормить?

– Она ест всё. У меня даже из сумки сосиску утянула… А на аппойтмент я вас на послезавтра записала. Ровно на одиннадцать часов. Не волнуйтесь, завтра позвоню, напомню, чтобы не опоздали, и заодно про кошку спрошу, как там она у вас прижилась.

Сандулов наклонился, осторожно поднял кошку и понёс к выходу. Кошка вела себя смирно, не вырывалась, только тихо мурлыкала.

«Хорошо, что запарковался почти рядом», – подумал Сандулов, подошёл к своему старому джипу, опустил кошку на сиденье, сел за руль, тронул машину с места.

Ехать было недалеко, и всю дорогу кошка смотрела в окно…

…Из молодёжной газеты Сандулова попросили уволиться по собственному желанию.

– Извини, старик, – сказал главный редактор, – из-за твоей лошади у меня тоже были проблемы, так что без обид… И ещё, хочешь совет? Думаю, тебе нужно поменять специальность.

Что имел в виду главный редактор, Сандулов понял, когда попытался устроиться в другие газеты или журналы хотя бы корректором или в отдел писем. Но в отделе кадров, взяв его паспорт, сверяли с каким-то списком и, стараясь отвести взгляд, вежливо говорили, что, к сожалению, свободных вакансий нет и не предвидится, хотя Сандулов прекрасно знал, что работать за нищенскую корректорскую зарплату желающих немного.

Он устроился сторожем в консерваторию. Часов в одиннадцать вечера студенты сдавали Сандулову ключи от классов, он закрывал тяжёлую входную дверь, не спеша обходил все три этажа, где на коридорных стенах висели портреты великих музыкантов в тяжёлых рамах, потом заваривал крепкий духмянный зелёный чай, доставал толстую тетрадку в коричневом коленкоровом переплёте, ручку и начинал писать.

Ровные строчки ложились на бумагу легко и чётко, будто кто-то невидимый водил его рукой, диктовал слова и поступки, которые совершали герои его историй. Он вспомнил: когда в последний раз навещал бабушку, она вдруг крепко, двумя руками прижала его голову к своей груди, поцеловала в лоб и тихо сказала:

– Ангела тебе за спиной, внучек.

И Сандулов подумал, может, этот самый ангел, которого подарила ему бабушка, и водит его рукой…

Общих тетрадок, исписанных бисерным почерком, у него накопилось целых пять штук, лежали они в левом ящике кухонного стола, рядом с чёрной изоляционной лентой, плоскогубцами, молотком, отвёрткой и старой зажигалкой…

Однажды, проверяя почту, он вытащил узкий синий конверт с наклееными иностраными марками. Письмо было от Серёжки Камалова – старого друга, вместе с ним окончившего журфак универа. Начинали они вместе, в заводской многотиражке, потом Серёжка, где-то в отпуске, на югах, познакомился с девушкой, женился. Её отец – крупная партийная шишка – перетащил зятя в Москву, устроил в большую союзную газету, в которой Камалов дорос до замглавного редактора. И, иногда попадая в столицу, Сандулов звонил по личному замглавредовскому телефону. Серёжка, теперь посолидневший Сергей Владимирович, в дорогущем итальянском костюме вёл Сандулова в ресторан Дома журналистов и, пьянея от хорошего виски, обнимал Сандулова за плечи, говорил: «Не бойсь, всё будет нормально. Ведь помню, как прикрывал меня на экзаменах и зачётах. Так что отплачу добром за добро».

Несколько лет о Камалове Сандулов ничего не слышал и, открывая номер столичной газеты, в редакционном списке его фамилию больше не находил. Поэтому и удивился полученному письму.

Камалов писал, что теперь проживает в Нью-Йорке, собирается издавать русскоязычную газету и, если Сандулов не против поработать в ней, готов прислать рабочую визу.

Сандулов согласился. Семьи у него не было – не считать же семьёй два неудачных коротких брака без детей. Он собрал нужные бумаги, сдал в американское посольство и довольно быстро получил приглашение на интервью. Сотрудницу посольства, изучавшую его бумаги, весьма позабавила история про жеребца Аксая и Первого