Авангард и психотехника - Маргарета Фёрингер

Научное обоснование всех областей жизни было больше чем просто партийная программа, это была не ведающая страха жизненная практика. Кино связывало зрителей не только мнимыми связями, но и вполне реальными общими мыслями, когда тысячи крестьян смотрели один и тот же фильм. Таким образом, важно не то, давала ли эта связь какой-либо целесообразный эффект, и не то, встречала ли она поддержку со стороны объединяемых людей. Важно только, что она существовала: «‹…› Вместо кабинетной науки буржуазного мира явится подлинная жизненная наука»[530]. Более последовательно, чем Ладовский, который, протестировав воздействие своей архитектуры, сначала возвращался в лабораторию, чтобы перепроверить установленный эффект, Пудовкин применял свои киноэксперименты напрямую, не стремясь подтвердить их результаты. И делал он это с той же твердой уверенностью в том, что они сработают, с которой Павлов, нисколько не сомневаясь, считал возможным переносить результаты опытов с рефлексами у собак на человека. Что, однако, появилось в результате экспериментов по тренировке человеческой психики и рефлексов, проводившихся Ладовским и Пудовкиным? Что за человек возник там, где научные практики применялись вне экспериментальной лаборатории, а значит – без научного контроля? Если в обоих случаях – как в советской архитектуре, так и в кинематографе – речь шла о по возможности незаметном, бессознательном экспериментировании с человеком, а также об автоматическом хождении и смотрении, не возникала ли возможность того, что в обход и этих медиа будет использован некий способ еще более непосредственного вмешательства в человеческую психику?

Глава III. Прививание

Обменные переливания крови Александра Богданова. Москва, 1924–1928

В лаборатории

Эксперименты с человеческим восприятием и ориентацией в пространстве хорошо вписываются в долгую историю создания проектов «нового человека». Подобные проекты нередко были частью проектов новых обществ, и их никак нельзя назвать исключительно русским явлением: французские революционеры пользовались термином «новый человек» (L’Homme Nouveau), Фридрих Ницше называл такого человека «сверхчеловеком» (Übermensch), а национал-социалисты – «национальными светочами» (Völkische Lichtgestalten). Все эти столь далекие друг от друга концепции в одинаковой степени провозглашали возможность как духовного, так и физического усовершенствования человека, неважно, будет ли оно достигнуто при помощи научных, экономических или технических инноваций[531].

После революции в России тоже появился особый тип человека, получивший название «коллективный человек» и отличавшийся от прочих моделей тем, что он должен был создавать не различия, а единство в многообразии членов советского общества. Точно так же как и в других странах, проект «нового человека» теоретически разрабатывался в России преимущественно философами, но существовали и многочисленные попытки реализовать его на практике, как, например, обратная связь архитектуры Ладовского или сцепление в кинематографии Пудовкина. Сюда же можно отнести и мегапроекты по электрификации всей страны, повороту рек вспять или освоению космоса, а также и менее масштабные, с виду таинственные опыты – такие, как эксперименты в институте переливания крови в Москве. Эти эксперименты могут служить еще одним, прямо-таки противоречащим прежде описанным, вариантом применения советской психотехники. Они, однако, также стремились воздействовать на психику в целях усовершенствования поведения человека и приспособления его к новым общественным условиям. Таким образом, этот институт станет третьим полем нашего изучения авангардистских и психотехнических экспериментов. В ходе исследования мы будем искать ответ на вопрос: какие экспериментальные объекты, а также научные, художественные практики и техники применялись здесь для оптимизации функции мозга, физических процессов тела и наследственной предрасположенности ради выведения «коллективного человека»?

Последняя попытка: ход событий, обещания и результаты

В марте 1928 года восемь студентов Московского государственного университета собрались вместе, чтобы обсудить статью Александра Богданова из газеты «Вечерняя Москва», автор которой был им известен, прежде всего, как социалист, революционер, соратник и оппонент Ленина. Богданов сообщал общественности нечто совершенно неслыханное в эпоху первых пятилеток: он писал о новом, совершенно особенном методе продления и улучшения качества жизни при помощи обменного переливания крови[532]. Протоколы уже проведенных переливаний свидетельствовали как об общей душевной и физической стимуляции в результате эксперимента, так и о повышении работоспособности, самооценки, улучшении мышечной активности, а также усилении остроты слуха и зрения. Кроме того, в статье сообщалось, что в результате экспериментов улучшался также и цвет волос, нервная система становилась более уравновешенной – уменьшалась раздражительность и сон становился более спокойным, – повышалась подвижность организма, пропадали боли, цвет лица становился здоровее и свежее. У одного пациента исчезла даже деформация костей пальцев ног. Обо всех испытуемых сообщалось, что теперь они легче и спокойнее относятся к повседневным проблемам, а в некоторых случаях у них даже улучшился аппетит и они начали более эффективно вести домашнее хозяйство, обнаруживая улучшение интеллектуальных способностей – у них повысилась скорость письма и чтения[533].

Вдохновленные столь фантастическими перспективами, студенты решили коллективно принять участие в обратном переливании крови и отправились в специально для этого основанный в 1926 году в Москве Государственный институт переливания крови, первый в мире центр подобного рода. Их всех поначалу не допустили до переливания, объяснив это медицинскими основаниями: возможно, по причине неподходящей группы крови или конституции тела. Одного из них, двадцатиоднолетнего студента-геофизика Колдомасова через несколько дней, однако, снова пригласили в институт. У него была обнаружена скрытая форма туберкулеза, и Богданов предложил ему провести с ним обменное переливание крови, поскольку, по его словам, сам ученый благодаря своему почтенному возрасту обладал иммунитетом к этой болезни и мог передать его Колдомасову. У обоих была одна и та же первая группа (0), и в субботу 24 марта 1928 года почти литр крови Колдомасова был перелит Богданову, и примерно столько же студент получил от своего донора[534].

Откуда взялась смелость и практические навыки Богданова для реализации подобного уникального в истории медицины эксперимента? Как эти обещавшие всеобщее исцеление опыты вписывались в десятилетие рационализации и коллективизации процессов производства, когда речь шла не о телесных недугах, а только о необыкновенно производительных рабочих? Поскольку история медицины не располагает сколько-нибудь похожими примерами такого рода экспериментов, для прояснения этого вопроса сначала необходимо обратиться к текстам самого Богданова. Из них следует, что эксперимент с обменным переливанием крови воспринял импульсы из совершенно разных областей, не укладывающихся в пределы медицинской историографии. Особенно бросается в глаза, что Богданов в своих текстах о переливании крови ни словом не обмолвился о художественной экспериментальной практике Пролеткульта, чью теоретическую базу он значительно обогатил и которым занимался непосредственно перед тем, как обратиться к своим медицинским экспериментам. Только с учетом деятельности Пролеткульта мы можем по-новому оценить эксперименты Богданова с телом человека и обнаружить связь между художественными и медицинскими практиками.

Каковы были результаты воздействия этих экспериментальных культур, эксплицитно определявших границу между жизнью и смертью? В какие отношения вступали в этих физиологических коллективах люди с нечеловеческими существами?[535] О какого рода «живых существах» шла речь при обменных переливаниях? К концу исследования мы видим два различных способа создавать или изменять жизнь, а психотехника – в чем и состоит главный тезис последней главы – стала для этого необходимой структурной предпосылкой.

«Кровь, как универсальная ткань жизнеобмена, – писал Богданов, – как общая среда питания и выделения для всех других тканей, в наибольшей мере способна явиться средством передачи этих новых элементов и комбинаций…» Обменное переливание крови преследует цель расширить «жизнь организма за пределы того, что было дано его индивидуальной историей». Более того, на последних страницах своей единственной программной работы по экспериментам с переливанием крови «Борьба за жизнеспособность», вышедшей в 1927 году, он