Знание величия - Юлия Олеговна Чеснокова

всего я бы хотела, чтобы ты считал себя моим должником. Не надо, пожалуйста, - отчеканила она, и это было искренним. Она делала это не ради благодарности, да и вообще не думала зачем, не могла иначе и всё. Почувствовав угрозу для Сынхёна, она пошла туда, и ей было безразлично, чем могло всё кончиться. - Но я буду себя им чувствовать, даже вопреки желанию. Если бы я мог чем-то отблагодарить… - Разве мы не друзья? – пересилила себя Элин и улыбнулась. – Друзья всегда выручают друг друга. Какое-то время им удавалось сохранять нейтралитет и говорить о постороннем, но потом, уже заказав чайник чая, Сынхён не выдержал и протараторил: - Нет, Элин, я не могу молчать. Мы приучили себя быть честными друг с другом, так что давай напрямую, ты едва себя не подставила, потому что продолжаешь ко мне что-то испытывать. Не потому, что ты добрая, отзывчивая и готова к жертвам до самозабвения – хотя и это тоже, - а потому, что там был именно я! - Нет, я бы и в другом случае… - Элин, ну серьёзно? – прервал её Сынхён и она потупилась, взяв зачем-то маленькую ложечку, как оружие самообороны. – Я потому себя паршиво и чувствую, что понимаю – мне нечем ответить. – Её губы дрогнули, и глаза спрятались под ресницами. Её это задело, как ни пыталась она скрыть. – Прости за прямоту, но мы же договаривались. - Я помню. - Я сомневаюсь, что сам полез бы на рожон в подобной ситуации, поэтому прошу тебя, никогда больше ничего подобного ради меня не делай! Мне это душу выворачивает! - Я не приняла благодарности, и ты решил нивелировать мою заслугу, чтобы тебе стало легче? – несколько жестоко произнесла Элин. Сынхён замолк, обдумывая её слова. – Да, я продолжаю что-то к тебе испытывать. И это тоже происходит вопреки моим желаниям. Я поступила так, как требовало моё сердце, и раскаиваться за это не собираюсь, а если это так трогает твою ранимую душу, то… то ну и ладно! – Взгляд Элин вспыхнул. – Мучайся, не мне же одной? Они уставились друг на друга, и Сынхён увидел редкое чудо – разозлившаяся Элин. Негодующая, обиженная, яростная и саркастичная. Очаровательная и забавная в этом виде. Невольно Сынхён улыбнулся. - Прости, я не преуменьшаю твоей заслуги, и знаю, что тебе ничего не нужно взамен… - Кроме твоих мук совести, конечно. - Да, само собой, - покорно, продолжая улыбаться, кивнул он. – Я честно обещаю мучиться, пока память не подведёт, пока я не стану стариком со съеденным склерозом мозгом. - Если ты посмеешь забыть, я поймаю какую-нибудь летящую в тебя пулю, умру, и тебе будет ещё хуже, ясно? Потому что мои влюбленные глаза с укором будут преследовать тебя днём и ночью. - Меня уже оторопь берёт, не надо умирать, Элин. Да и за что укор? - За то, что ты чёрствый, озабоченный деньгами непорядочный человек. - Почему я непорядочный?! – возмутился Сынхён. Несмотря ни на что, он себя продолжал воспринимать как-то… положительно, не как бандита, лицемера, пустышку, а как преуспевающего, трудолюбивого, хваткого бизнесмена. Элин не успела ответить, потому что зазвонил мобильный Сынхёна. Это был Джиён. – Алло? - Тебя никто не подслушивает сейчас? - Нет, - посмотрев на Элин, сказал Сынхён. - Запоминай, повторять не буду: четыре часа, кладбище бухты Мирс, которое заморских китайцев. Восемьдесят восьмая линия, около восемьсот восьмидесятого надгробия. - Сегодня? - Да. - Что там будет? - Деда моего похороны, бля, Сынхён! Я там буду. Жратвы принеси. - Хорошо. – Раздались гудки. Молодой человек посмотрел на время. Ещё было два с лишним часа в запасе, но так быстро прощаться с Элин он не собирался, они всегда гуляли примерно до шести-семи, пообедав вместе и расставаясь перед ужином. – Слушай, не против будешь прокатиться в одно место? Я знаю, что тебе не нравится Джиён, но он сейчас в трудном положении, сама понимаешь… - Его никто не заставлял в это влезать. Заниматься этим, - отрезала Элин. – А ты не заставишь меня его пожалеть или проникнуться его проблемами. - Так, ты не поедешь? – просительно посмотрел на неё Сынхён, подняв брови так, чтобы на лбу пролегли складки, как у бульдога. Девушка хотела изобразить задумчивость или сомнения, но, улыбнувшись, подытожила: - Ну, куда я денусь? Виду, открывавшемуся от могил кладбища бухты Мирс, позавидовал бы особняк любого миллионера. Оно само выглядело, как исполинский античный театр, предназначенный для представлений, исполняемых кем-то или чем-то на воде. Может быть, здесь могла бы устроить шоу флотилия, запуская фейерверки или синхронно гарцуя на волнах то вдоль, то поперёк. Но сине-зелёная вода пустовала полупрозрачной, аквамариновой, глубинной поляной, упираясь в горизонт, обрамлённый такими же сине-зелёными горами, расплывающимися в дымке, оттеняющими низко летящие облака. Тишина и покой отсутствия жизни, только длинные-длинные лестницы между ступенчатыми пластами, на которых при других обстоятельствах выращивался бы рис. Но здесь земля была покрыта не влагой, а бетоном и плитами, подметаемыми персоналом кладбища или родственниками усопших. Нумерация на углах служила ориентиром между надгробий, однотипных, бледно серых, беловатых под солнцем, темнеющих и мрачнеющих под дождём, провоцирующим набеги моха и плесени на сырые камни. Тисовая поросль иногда отделяла один ряд от другого, кое-где виднелись лавочки. Сынхён, придерживая на лестницах Элин, потому что она была на небольших каблучках, а поручни порой пошатывались, нашёл Джиёна там, где тот и указал: на восемьсот восьмидесятом участке восемьдесят восьмой линии. Пара принесла с собой три пакета еды на вынос из ресторана и уличного кафетерия, но вместе с ними они ощутили, что выглядят карикатурно, если не кощунственно, напротив главаря банды, сидевшего прямо на надгробии. Джиён сквозь узкий прищур мотнул головой на Элин: - А она не выдаст? Или я чего-то не знаю? - Она спасла мне жизнь, - словно заново представляя девушку, сообщил Сынхён. - Как же так вышло? – полюбопытствовал Джиён. Элин за спиной Сынхёна поджала губы, не желая делиться ничем с этим человеком, который так ей не нравился. Она всем своим существом с каждой встречей испытывала к нему всё большее отвращение, к его манере речи, к его татуировкам, к его улыбке, и даже ушам, ничего не делающим, но принадлежавшим голове, содержание и ход мыслей которой были неприемлемыми, противоестественными и аморальными. - Она знакома с Микки. - Мы просто выросли в одном дворе, -