Знание величия - Юлия Олеговна Чеснокова

Наступившим и спросить, как дела у Сынхёна? - Да так себе, болею. Когда свадьба? – хмыкнул он. - Что-то серьёзное? – пропустила Элин его вопрос. – Как ты себя чувствуешь? - Да уже почти оклемался. - Что-нибудь нужно? - Собственное государство и рабы, - пошутил Сынхён. - Могу поработать сиделкой, - улыбнулась Элин, почувствовав по юмору, что молодой человек действительно идёт на поправку и жить будет. - А тебе разрешат? - Я загляну завтра, - снова не стала парировать его остроты Элин, и прибыла на следующий же день, как и обещала, со сладостями, фруктами, улыбкой и ароматом нежно-знойных духов, моментально впечатавшихся в нос Сынхёна и навсегда поселившихся в его обонятельной памяти, как признак праздника и счастья. Она приехала, когда уже было темно. Сынхён не зажигал никакой свет, кроме гирлянды на стене, которую повесила мама. Он болел на диване в зале, и до сих пор ночевал здесь, каждый день перед сном любуясь на бегающие возле Кристофера Вула огоньки. Но только в этот вечер они начали его радовать, после того, как разувшаяся Элин прошла в гостиную и присела рядом с ним, разливая в бокалы шампанское, которое Сынхён достал из холодильника, сорвал кольеретку, порвав золотую фольгу, и открыл, бахнув пробкой. - А тебе точно можно? – уточнила она, пережидая, когда опустится пена. – Ты никаких лекарств не пьёшь? - Уже нет. Мне можно всё. Так что – выпьем! - За будущее и удачу! – провозгласила Элин. Они чокнулись и медленно стали пить, не разговаривая, пока не опустошили бокалы до дна. - Давай по второму? - Не слишком быстро? – засмеялась она. - Ничуть! – Он налил сам до краёв, но, хотя они и взяли фужеры снова, пить не торопились. – Ну, что нового? – уже вежливее и грамотнее спросил Сынхён, сам не зная, зачем спрашивает. Он сомневался, что услышит что-то приятное. - Я, наверное, буду увольняться, - сказала Элин без веселья, опустив глаза к пузырящемуся вину. - Это… - «Связанно с грядущей свадьбой?» - подмывало на вопрос Сынхёна, но Элин повела плечами в элегантном вечернем платье, и он замешкался, залюбовавшись её изящным движением, а она успела заговорить сама: - Ючон уехал в Торонто, какие-то дела. Наверное, вроде ваших, - сыронизировала она. – Мы с отцом завтра хотим в кино сходить, хочешь с нами? - Я бы с удовольствием… - «Но не будет ли у нас неприятностей?» - опять едва не поинтересовался Сынхён, но тотчас одёрнул себя. Неприятности? Он что, будет бояться какого-то Микки, с которым Элин вообще-то и не должна быть? – Да, пойду, на что идёте? - Сорок семь ронинов. С Киану Ривзом. Он уже неделю в прокате, но некогда было выбраться… - Здорово! Да, давайте посмотрим, - закивал Сынхён. Они друзья. Снова друзья. Пока нет Микки. Что это ещё за построение жизни по графику гонконгской триады? – Элин, ты счастлива? – Вдруг, не выдержав, спросил, как ударил, Сынхён. Ему потому и легко было раньше с Элин, что они спрашивали и говорили всё, что хотели. Зачем же молчать теперь, когда всё по-настоящему важно? Важно не только ему, Сынхёну, но и для всех замешанных в эту историю людей, если не непосредственно, то хотя бы косвенно. Девушка вздрогнула, сомкнув веки. Она боялась этого вопроса, она не хотела его. Она избегала его. Поставив бокал на подлокотник, Элин не успела даже приложить ладони к лицу, чтобы закрыть его, как из глаз прыснули слёзы, и она зашлась рыданиями. - Элин? Элин! – ошарашенно, растерянно прошептал Сынхён, чувствуя, как внутри всё вертится, кипит и жмёт. Она плачет! Она, сильная и настойчивая, крепкая и выдержанная, плачет! Элин, рядом с которой трудно было не ощутить своей моральной слабости, плачет! – Что… что случилось, Элин? Он обижает тебя? Плохо себя ведёт? Он посмел тебя тронуть? Что?! Боже, Элин, не молчи, что случилось?! Но она не молчала, а не могла перебороть слёзы, чтобы произнести нечто внятное. Задыхаясь и вытирая щёки, девушка, заикаясь и трясясь, пыталась взять себя в руки. - Это… это… - покрасневшими глазами, особенно красными, когда загорались красные лампочки гирлянды, окрашивающие и всё лицо, и шею, и платье, и стены алым, она воззрилась на Сынхёна. – Это должен был быть ты, понимаешь? Ты! Он поцеловал меня… Неважно, сколько раз потом, но первый раз… Я хотела, чтобы это был ты, первый и единственный, потому что я не хочу менять никого, не хочу менять мужчин, это некрасиво! Неважно, каковы нравы сейчас, это была моя мечта, мой идеал, Сынхён! Такие отношения, в которых от первого взгляда, от первого поцелуя до самой смерти будет только один человек, один! И я люблю тебя! Я ждала, так ждала… Но когда я сказала Ючону, что никогда не целовалась прежде, что не хотела бы подарить поцелуй тому, с кем не останусь до конца жизни, у него в лице не было твоего страха, не было сомнений, не было той судорожно бегущей строки, что была в твоих глазах: «Как быть? Мне не нужна ответственность!». В Ючоне было то, о чём я мечтала – восхищение, восторг, уважение! И он поцеловал меня, взял и поцеловал, сказав после, не понимая, почему я заплакала, что никогда меня не бросит. Никогда! Да только я мечтала об этом всём с другим мужчиной, с тобой! Я мечтала о таком поступке, но я мечтала не о Ючоне, Сынхён. Но теперь всё кончено, всё погибло, безвозвратно кануло туда, откуда не воротишь. - Элин, прошу, пожалуйста… - не зная, что и как сказать, придвинулся к ней Сынхён. Высказав всё, она почти успокоилась, перестав всхлипывать. – Прости меня, Элин… - За что? За то, что не исполнил мою мечту? А разве ты был обязан? Нет, Сынхён, ни один человек не обязан реализовывать мечты другого, которые не совпадают с его собственными, и если я не была твоей мечтой, то что мне было делать? Тебе не за что извиняться, Сынхён, в этом мире не снимаются судьбы по нашим сценариям, и с этим лучше смириться пораньше, чем потом расстраиваться. - Элин, я хочу исполнить твою мечту, хоть какую-то твою мечту… Я… просто не знаю как, не знал… - Если это всё ещё из чувства долга, то не стоит. Не надо, Сынхён. - Дело не в чувстве долга, дело в другом. – Молодой человек посмотрел