ТАЙНЫ ФАЛЬСИФИКАЦИИ - Владимир Петрович Козлов

Иван Грозный показывает сокровища английскому послу Горсею.

С картины художника А. Д. Литовченко.

Далее Клоссиус писал, что по приезде в Дерпт в 1824 г. его первым желанием было отыскать оригинал «Рукописи профессора Дабелова», «ибо я предполагал вместе с г. профессором Дабеловым, что оный находится в архиве перновского городского совета». Однако поиски оказались тщетными, даже старые архивисты не могли припомнить указанной связки. Не значилась она и ни в одной из описей. Похожая по характеру документов тетрадь рыла, правда, в 1820 г. передана Дабелову городовым фискалом Пярну Э. Франтценом. «Так как и г. Франтцен, – продолжал Клоссиус, – не помнил, чтоб он сообщал профессору Дабелову что-нибудь, кроме этого одного тома, и осведомления мои в других местах остались без всякого успеха, то я принужден был вовсе отказаться от надежды увидеть собственными глазами этот достопримечательный документ»7.

Заключая свою публикацию, Клоссиус писал: «Вот список творений, который во всяком случае, если даже и отнесен мною к неточности и незнанию автора, должен возбудить величайшие ожидания. Бакмейстер сомневается вообще во всем повествовании Ниенштадта, но ему было неизвестно, что сей последний приводит в свидетели самого Веттермана и что существование библиотеки подтверждается известиями жизнеописателей Максима Грека, а теперь и открытием, которое сделал профессор Дабелов»8.

Таким образом, в 1834 г. научная общественность впервые получила возможность познакомиться с обширным перечнем книг библиотеки московского царя. Перечень производил сильнейшее впечатление. В самом деле, в нем содержалась ценнейшая информация: «Рукопись профессора Дабелова» сообщала о способе комплектования библиотеки московского царя (за счет дарений и покупки); становилось известно общее число рукописей – до 800 (греческих и латинских); приводился перечень тех из них, которые наиболее заинтересовали дерптского пастора, причем назывались авторы и произведения, не только известные ученому миру («История» Тита Ливия, «Жизнь цезарей» Светония, «История» Тацита, «Энеида» Вергилия, «Югуртинская война» Саллю-стия, «История» Полибия, «Комедии» Аристофана, «Песни» Пин-дара), но и малоизвестные, а то и вовсе неизвестные («О республике» и 8 книг «Истории» Цицерона, «Оратории и поэмы» Кальвин, «Сатиры» драматурга Сира, «Корпус» Ульпиана, Папиана и Павла, «Gynothaet» Гелиотропа и др.). «Записка анонима» сообщала, что неизвестный дерптский пастор «должен был» и перевел, по всей видимости, на русский язык «Историю» Ливия, «Жизнь цезарей» Светония и целый ряд произведений других латинских авторов.

Публикация Клоссиуса была воспринята как исключительно добросовестное и тщательное исследование. Это была первая, наиболее полная работа о библиотеке Ивана Грозного и его отца. В общем контексте положительного отношения к выводам Клоссиуса воспринималось и его известие о «Записке анонима». Она рассматривалась как достоверное свидетельство о рукописных богатствах, сохранявшихся в России на протяжении многих веков. В качестве бесспорного источника «Записка» была использована в работах С. П. Шевырева9, И. Н. Жданова10, В. С. Иконникова11 и других исследователей. Постепенно неясные обстоятельства открытия и утраты «Рукописи профессора Дабелова», неопределенность ее содержания отходили на задний план, и сама она стала рассматриваться как органическое продолжение известия «Хроники» Ниенштадта о пасторе Веттермане. Так, например, Шевырев прямо утверждал, что «Грозный показал Веттерману свою библиотеку, который составил ей каталог, найденный Дабеловым»12.

В сферу серьезного научного внимания «Рукопись профессора Дабелова» вновь попала в начале 90-х гг. XIX в. В 1891 г. в Россию прибыл профессор Страсбургского университета Э. Тремер, объявивший о своем намерении осуществить поиски в московских хранилищах и в кремлевских дворцовых подвалах старинной царской библиотеки. Планы Тремера вызвали живой интерес в русских ученых кругах. Здесь не место рассказывать о том, какую оживленную полемику породили соображения Тремера относительно возникновения и сохранности царской библиотеки13. Важно подчеркнуть, что Тремер и его сторонники полностью принимали «Записку анонима» как подлинный и достоверный исторический источник, тогда как их критики высказали целый ряд серьезных возражений.

Едва ли не первым с сомнениями относительно «Рукописи профессора Дабелова» выступил историк Н. П. Лихачев. 19 марта 1893 г. он сделал доклад в Обществе любителей древней письменности о библиотеке московских царей. Коснувшись в нем «Записки анонима», он констатировал «странную забывчивость профессора Дабелова, открывшего известие о списке рукописей царской библиотеки», и, как сказано в информации о докладе, «счел возможным игнорировать этот список до нахождения дабеловской связки»14.

В книге, вышедшей спустя год после прочтения доклада, Лихачев более подробно остановился на «Рукописи профессора Дабелова». Отметив неясность обстоятельств открытия и исчезновения ее оригинала, Лихачев особо подчеркнул другие факты, заставляющие, по его мнению, сомневаться в подлинности и достоверности этого источника. Прежде всего, ряд известий о сочинениях и авторах, имевшихся, согласно «Рукописи профессора Дабелова», в библиотеке московских царей, удивительно совпадает с тем, что стало известно об этих сочинениях и авторах в зарубежной научной литературе в 1822 – 1826 гг. Это дает основание подозревать, что такие публикации могли послужить одним из источников «Записки анонима». Далее у Лихачева вызвало недоумение и то обстоятельство, что Дабелов, тщательно скопировав перечень книг библиотеки, вплоть до указания многоточием непрочитанных слов и даже отдельных букв оригинала, в то же время не потрудился переписать начало рассказа неизвестного дерптского пастора. Более того, подчеркнул Лихачев, Дабелов не записал, а впоследствии «забыл» имя пастора, составившего каталог библиотеки, утверждая лишь, что им был не Веттерман. «Самая забывчивость Дабелова относительно имени пастора, – заключал Лихачев, – с скептической точки зрения объясняется осторожностью человека, знакомого с тщательностью, с какой немцы разрабатывают свою историю: у немцев и пасторы XVI столетия могли оказаться на счету»15.

Лихачев, таким образом, не только привел ряд соображений, доказывающих фальсифицированный характер «Записки анонима», но и, по существу, связал фальсификацию с именем профессора Дабелова.

Знаменательно, что историк С. А. Белокуров, книга которого о библиотеке Ивана Грозного оспаривала многие выводы работы

Лихачева относительно «Рукописи профессора Дабелова», занял аналогичную позицию, подкрепив ее рядом новых аргументов.

Отметив, что данные языка источника не позволяют его датировать хотя бы приблизительно, Белокуров также обратил внимание на то, что из «Записки анонима» не ясно, о библиотеке какого московского царя в ней идет речь. «Записка» написана таким образом, что упоминаемый в ней царь может быть отнесен не только к XVI, но даже к XVIII в. Далее Белокуров констатировал несомненную связь данных «Рукописи профессора Дабелова» с показаниями пастора Веттермана в «Хронике» Ниенштадта, подчеркнув, что нет оснований считать анонимом Веттермана, ибо автор «Записки» демонстрирует в ней широкую эрудицию. «Весьма сомнительно», считает Белокуров, чтобы Иван Грозный пожелал иметь переводы классиков античности. «Весьма странно» также, что не сохранился ни один из сделанных дерптским