ТАЙНЫ ФАЛЬСИФИКАЦИИ - Владимир Петрович Козлов

анонима» совпадает с пересказом Карамзина и еще в одном существенном обстоятельстве: в ней, как и у Карамзина, нет никакого намека на то, что библиотека московских царей в течение столетия была замурована.

Однако важнее в данном случае не совпадения «Рукописи профессора Дабелова» с рассказом Карамзина, а расхождения, говорящие, что именно «История» лежала перед глазами автора «Записки анонима», который свое сочинение как бы противопоставил повествованию Карамзина.

В чем это выразилось? Карамзин уверял читателей, что собирание древних рукописей имело в России давние традиции. Причем, по Карамзину, эти традиции касались исключительно греческих рукописей. Их привозили греки, собирали великие князья. В «Записке анонима» все наоборот: всего лишь некий «царь» отчасти купил, отчасти получил в дар сочинения античных авторов. Знаменательно, что какое-то количество латинских рукописей «царю» досталось от императора Священной Римской империи. Противопоставление усиливается еще больше фигурой переводчика. Карамзин рассказал о том, как Василий III, желая перевести греческие сочинения, пригласил в Россию православного инока Максима Грека. В «Рукописи профессора Дабелова» говорится, что по просьбе «царя» неизвестный пастор перевел или должен был перевести латинские книги.

Итак, нетрудно заметить, в чем суть противопоставления. В «Записке анонима» автор старательно стремится подчеркнуть интерес некоего русского царя к латинской книжной традиции. Это коснулось даже такой малозаметной, но символической детали: Карамзин сообщал, что Максим Грек увидел в библиотеке Василия III греческие рукописи в пыли, а аноним отметил, что латинские книги находились в прекрасном состоянии и имели даже золотые переплеты.

Тонкая и неназойливая полемическая позиция анонима по отношению к рассказу Карамзина основывалась не только на тексте «Истории». Примечаниями к этому тексту была навеяна и сама загадочная фигура переводчика в «Рукописи профессора Да-белова». В примечаниях Карамзина к 8-му тому «Истории» был помещен документ, в котором говорилось о предложении Ивана Грозного саксонцу Шлитту привезти из Германии в Москву художников, аптекарей и «людей, искусных в древних и в новых языках, даже феологов» и упоминалось со ссылкой на сочинения Шлитта и Гадебуша о том, что первый привез-таки в Россию четырех «феологов», то есть переводчиков47. В одном из примечаний, продолжая эту тему, Карамзин привел текст письма Шлитта к Карлу V от имени Ивана Грозного. Среди прочего в нем говорилось: «Желая соединения вер, мы хотели иметь ученых богословов немецких, чтобы они узнали наш закон, а мы ваш латинский»48.

Итак, становится ясно, почему в «рукописи профессора Дабе-лова» нет никаких данных о переводчике, а сам Дабелов говорил Клоссиусу, что им был пастор, имя которого он запамятовал. фальсификатор находился перед выбором: либо связать каким-то образом «Записку анонима» с пастором Веттерманом, либо превратить «Рукопись профессора Дабелова» в сочинение неизвестного лица, имея в виду, что читатель мог подразумевать под ним одного из четырех «феологов», прибывших при Иване Грозном в Россию.

Однако и в том и в другом случае факт биографии неизвестного переводчика неизбежно оказывался связанным с событиями второй половины XVI в. Но как раз именно этого не хотел фальсификатор, поскольку «про себя» он не мог игнорировать сведения, приведенные Карамзиным о Максиме Греке и библиотеке Василия III. Поэтому для соединения разновременных исторических фактов фальсификатор нашел остроумный выход: он сделал «Записку анонима» как бы вневременной. Мы уже обращали внимание на то, что из документа невозможно понять, о библиотеке какого русского «царя» идет в нем речь. С точки зрения фальсификатора, упоминание именно «царя», а не, скажем, «великого князя» (что сразу же указывало бы на создание «Записки анонима» до венчания на царство Ивана Грозного) полностью соответствовало историческим реалиям XV – XVI вв. Здесь он также опирался на Карамзина, который писал, что еще Иван Ш «в сношениях с иностранцами принимал имя царя»49.

На наш взгляд, фальсификатор пользовался еще одним источником при фабрикации подлога. Еще в XVIII в. в Европе стало известно сочинение Веспасиано да Бистиччи «Жизнеописания замечательных людей XV века». Среди прочих здесь было помещено и жизнеописание герцога Урбинского Федерико. Веспасиано да Бистиччи, рассказывая о жизни своего героя, писал, что тот не только хорошо владел ремеслом воина, но и знал латинскую, греческую литературу, теологические сочинения. Желая приобрести светское образование, Федерико «прочел и часто перечитывал поэтов и исторические сочинения Ливия, Саллюстия, Квинта Курция, Юстина, комментарии Цезаря, которые без конца восхвалял; прочитал все сорок восемь жизнеописаний Плутарха в разных переводах; Эмилия Прода, Корнелия Тацита, Светония «Жизнь двенадцати цезарей…». Безмерно почитая латинских и греческих авторов, как духовных, так и светских, он замыслил то, что тысячу лет не замышлял ни один из государей, а именно: устроить библиотеку… В этом деле он пошел по тому пути, по какому должен идти всякий, кто желает собрать достойную и ярославленную библиотеку: он начал с латинских поэтов, а также с комментариев к ним, если были таковые; потом собрал всех ораторов, все их произведения, все сочинения Туллия и латинских авторов, все наилучшие грамматики, так что не осталось ни одного латинского писателя, которого бы он не заказал для своей библиотеки. Затем он собрал все истории, какие можно найти из латинских авторов, и из греческих тоже, переведенных на латинский язык. Что касается моральной и естественной философии, как латинской, так и переведенной на латынь с греческого, то не было ни одного автора, которого бы герцог не приобрел для своей библиотеки. У него были все произведения отцов церкви на латинском языке. И какие сочинения! Какие книги! Какое исполнение! Особенность же этой библиотеки, равной которой мне нигде не приходилось встречать, в том, что все писатели, как духовные, так и светские, все сочинения, как оригинальные, так и переведенные, представлены в ней целиком, до последней страницы»50.

Нетрудно заметить параллели в «Записке анонима» и рассказе Веспасиано да Бистиччи. Герцог Урбинский, воин-библиофил, оказался как бы прообразом некоего могущественного московского царя – собирателя древних греческих и латинских авторов.

Итак, из всего сказанного мы можем сделать теперь уже безусловный вывод о фальсифицированном характере «Записки анонима», написанной на основе «Истории» Карамзина. «Записка анонима» подчеркивала прокатолические симпатии некоего московского царя и в этом отношении не только развивала соответствующий рассказ Карамзина, но и полемизировала с той его частью, которая указывала на интерес русского общества к греческой духовной культуре.

Кто же мог быть автором этой фальсификации? Ответ на этот вопрос напрашивается сам собой: Дабелов. И дело здесь не только в том, что фальсификатор решил поспорить с Карамзиным, изобретя для этого столь оригинальную форму. Им руководили и более прозаические интересы.

Уже ко времени появления «Записки анонима» в зарубежных ученых кругах сложилось твердое убеждение о наличии