Юрий Бондарев - Вячеслав Вячеславович Огрызко

Бондарев очень быстро наберёт силу. Ведь на многие вещи оба писателя смотрели одинаково и оба видели друг в друге больших мастеров. Смирнов посчитал своим долгом написать врез к повести Бондарева «Последние залпы», которую решила перепечатать редакция «Роман-газеты». Правда, текст получился намного большим по объёму, чем было нужно, и некоторые куски его оказались выброшенными. Не попал в предисловие и вот этот важный фрагмент: «Точные, увиденные острым глазом детали военного быта, глубокая верность изображения психологии людей на войне, настоящее, взятое не из книг и не из чужих рассказов знание того, чем жили фронтовики – всё это создаёт удивительно искренний мужественный колорит повести Бондарева» (РГАЛИ. Ф. 613. Оп. 9. Д. 2305. Л. 7).

Другой вопрос: как к назначению Бондарева в «Литгазету» отнеслись в писательских кругах? По-разному. Часть охранителей испугалась, что новый завотделом литературы главной писательской газеты будет печатать лишь либералов и перекроет кислород всем консерваторам. Кто-то опасался, что назначение Бондарева в «ЛГ» – это лишь начало большого передела, намеченного в Союзе писателей. Один из покровителей этой охранительной части литгенералитета – заведующий отделом науки, школ и культуры ЦК КПСС по РСФСР Николай Казьмин – в мае 1959 года доложил верхам, что у него побывал главный редактор газеты «Литература и жизнь» Виктор Полторацкий, который рассказал о появившихся в Москве слухах, будто команда Паустовского уже приступила к захвату командных высот в литературной печати, и введение в редколлегию «Литгазеты» Бондарева – лишь первый шаг, за который последует десант Владимира Огнева, Андрея Туркова и Владимира Тендрякова. Кстати, Казьмин потом сделал всё от него зависящее, чтобы приостановить дальнейшее продвижение людей, близких к Паустовскому.

Что же касалось Бондарева, то он особо и не скрывал, зачем пошёл работать в газету. «Пошёл ещё и потому, – признался он 28 июня 1959 года в письме Константину Воробьёву, – что хотелось и хочу сделать доброе дело в газете, создать, как говорится, нормальную обстановку в разделе литературы этой газеты. Что получится – бог весть!» (РГАЛИ. Ф. 3146. Оп. 1. Д. 116. Л. 1).

В редакции «ЛГ» тоже далеко не все обрадовались появлению Бондарева. Критик Лазарь Лазарев не скрывал, что поначалу даже он при всей своей толерантности с настороженностью отнёсся к новому начальству. Но вскоре его настроение переменилось. «При первом же знакомстве, – рассказывал Лазарев в книге „Шестой этаж“, – выяснилось, что мы с Бондаревым одногодки, он всего на несколько месяцев моложе, один кусок войны мы воевали рядом – на Сталинградском фронте. Нам не понадобилось времени для знакомства, взаимного узнавания, мы сразу же понимали друг друга с полуслова. Вскоре я был назначен его заместителем. Быстро стали друзьями, у нас почти не возникало разногласий по редакционным делам».

В «Литгазете» Бондарев должен был замкнуть на себя как редактор раздела литературы и искусства несколько подразделений: в частности, отделы критики, поэзии, литератур народов СССР и искусств. Но на практике он сразу стал опекать в основном отдел критики. Поэзию продолжил курировать другой член редколлегии – Владимир Солоухин. Творчество «братушек» из республик отслеживал прежде всего Юрий Суровцев, которому активно помогали Всеволод Ревич, Лев Аннинский, Валентина Панкина, а потом и Валентин Оскоцкий. А искусством ведал киновед Юрий Ханютин, перешедший под контроль Евгения Суркова. Отдел же критики в конце 1950-х – начале 1960-х годов отвечал не только за организацию рецензий, обзоров и литературно-критических статей – он отбирал для печати и рассказы.

Из старого состава отдела Бондареву, кроме упоминавшегося Лазаря Лазарева, достались Николай Далада, Дмитрий Стариков и Василий Литвинов. Самым ярким из них был Стариков, но он оказался и самым идейным. «Милый, интеллигентный был мальчик, – рассказывал о нём Лакшин, – поклонник Тынянова, лингвист („молодой Шахматов“, называли его на ‹филологическом› факультете ‹МГУ›) – и вдруг стал журнальным подлипалой Кочетова» (Лакшин В. «Новый мир» во времена Хрущёва. С. 30–31). Из всех «стариков» дольше всех в «Литературке» продержался, кажется, Литвинов: Далада, а потом и Стариков впоследствии перешли в газету «Литература и жизнь». Лазарев в данном случае не в счёт.

Бондарев должен был, по сути, чуть ли не заново сформировать отдел критики. И первым, кого он пригласил в свою команду, был его бывший однокурсник (и тоже, кстати, любимец Паустовского) Бенедикт Сарнов. Тот позже рассказывал в своих мемуарах: «В конце 1959 года (тут ошибка, не в конце года, а летом. – В. О.) я стал работать в „Литературной газете“. Меня позвал туда мой старый литинститутский товарищ Юра Бондарев, член редколлегии и редактор отдела литературы газеты». В другой раз Сарнов, давая интервью Славе Тарощиной и вспоминая свой приход в «ЛГ», посчитал нужным подчеркнуть: «Юрий Васильевич был тогда совершенно другим человеком: тактичным, прелестным, скромным» («ЛГ». 1995. 1 марта).

Потом Бондарев взял в газету Георгия Владимова, Станислава Рассадина, Булата Окуджаву, Феликса Кузнецова, Инну Борисову, Владимира Стеценко… Как и где он их всех находил? Скажем, Рассадина ему порекомендовал «новомирец» Игорь Виноградов. Тут надо сказать, что Виноградов в своё время вёл в журнале «Молодая гвардия» третью повесть Бондарева «Последние залпы» и на этой почве они одно время приятельствовали. А Рассадин после филфака МГУ тоже год или два отсидел в «Молодой гвардии», правда, не в журнале, а в одноимённом издательстве, где готовил ответы на читательские письма. Добавлю, что Рассадин чуть позже порекомендовал Бондареву Окуджаву, который тоже маялся скукой в издательстве «Молодая гвардия». А за Стеценко Бондарева попросил преподаватель МГУ Владимир Турбин, который взамен пообещал регулярно писать в газету неортодоксальные статьи о современной поэзии.

Плюс к тому вокруг отдела быстро сформировался даже не актив, а команда друзей и приятелей, часть которой начала регулярно получать денежную подработку. Костяк этой команды составляли Наум Коржавин, Владимир Максимов, Борис Балтер, ещё несколько человек. Все эти люди были чрезвычайно талантливы, но вынуждены тратить свои силы на разную ерундистику. Скажем, как существовал Балтер! «Зарабатывал на жизнь худшим видом подёнщин, – рассказывал уже летом 1974 года в своём дневнике „новомирский“ критик Лев Левицкий. – Писанием писем в „Литературке“. Изготовлением ответов авторам откликов, вопросов, предложений, которыми тогда, когда всяческие запреты чуть отступили, были завалены редакции газет ‹…› Письмо – рубль (дореформенный, сейчас это 10 коп.). Чтобы заработать пятёрку – ничтожную сумму, на которую мало что копишь, – надо было ухлопать рабочий день».

Два слова о том, какую атмосферу Бондарев создал в отделе критики. Это было единственное в редакции подразделение, сотрудникам которого прощались и постоянные опоздания, и даже загулы. Скажем, Владимов никогда раньше обеда на работу не приходил, а потом в ожидании гранок и вёрсток часами гонял чаи со своим напарником Стеценко.