Юрий Бондарев - Вячеслав Вячеславович Огрызко

Тем временем надо было куда-то устраиваться на работу. Все ребята с курса Назарова пытались зацепиться за Москву, а он, не рассчитывая на столицу, завязал отношения с Новосибирском. Ему устроили вызов в театр «Красный факел». Назаров в ответ дал телеграмму и попросил выслать ему подъёмные в размере двух стипендий. Деньги из Новосибирска ещё не пришли, зато пришёл приказ «Мосфильма»: Назарова утвердили на роль Новикова, и надо было собираться в киноэкспедицию в Закарпатье. Поэтому Назаров отбил в Сибирь вторую телеграмму – о своём увольнении.

Краем уха он в те дни услышал, что режиссёр фильма Леон Сааков очень хотел заполучить в свою картину какую-нибудь звезду. Говорили, что кто-то вроде бы встречался с Татьяной Самойловой, но она сослалась на занятость, а свободной оказалась куда менее известная Валентина Куценко. Но одну звезду ассистенты всё-таки уговорили: Михаила Козакова.

Назаров признался, что именно Козаков тогда и стал его главным учителем в кино. Сааков уже был тяжеловат на подъём и во время съёмок в Закарпатье больше молчал. «Я сыграю очередную сцену, – рассказывал Назаров, – и сразу глазами искал Козакова. Мне важна была его реакция. И он тут же меня успокаивал: мол, всё путём. А когда что-то его не устраивало, он потом подходил, брал за плечо и давал понять, что я что-то не то сделал и надо бы попросить Саакова какой-то эпизод переснять».

Приезжал ли Бондарев на съёмки в Закарпатье? Приезжал, но в основном наблюдал со стороны и почти всегда молчал. Правда, один раз у писателя во время съёмок сорвалось: мол, Назаров носит гимнастёрку правильно, так же как и он носил её в войну. Но ни одной рюмки чая с артистом Бондарев в Закарпатье не пропустил – он этим делом не баловался.

Назаров даже спустя много десятилетий считает, что финал картины получился смазанным. Почему? Потому что Сааков снял концовку в середине съёмочного процесса, когда актёры ещё не полностью втянулись в картину и не всё осознали. По его мнению, сначала следовало снять самые острые сцены, скажем, расстрел труса, показавшего немцам проходы в минном поле. Артисты во время съёмок этой сцены пережили настоящий стресс – после этого и играть стали по-другому. Они бы и в финале раскрылись иначе, лучше, но финал уже был снят.

А когда съёмочная группа вернулась в Москву, Михаил Козаков привёл на студию ещё никому не известную Майю Кристалинскую, которая очень тепло исполнила для фильма одну из песен на слова Булата Окуджавы – «Вёрсты, вёрсты…». Помните:

Вёрсты, вёрсты, так далёки, так нелегки,

Всё смотрю я из-под руки,

Улетели журавли за моря.

Им давно бы пора воротиться,

Оттого мне, наверно, не спится,

Оттого, знать, бессонна и надежда моя…

Черновой вариант «Последних залпов» был готов к середине осени. И 18 ноября 1960 года худсовет собрался вновь – теперь уже для того, чтобы посмотреть и оценить первую версию картины.

В целом фильм Саакова всем понравился. Претензии сводились в основном к двум моментам. Первый: роль Лены Колосковой. Игра Валентины Куценко никого не впечатлила. Борис Барнет прямо сказал: сцены с Куценко следовало бы переснять. И второй: финал – он тоже мало кого устроил. Редактор фильма Нина Беляева считала, что зря режиссёр в ходе съёмок отошёл от первоначальных планов. «В сценарии были очень интересно задуманы три сна Новикова, – заметила она. – Первый сон в первом эпизоде, когда он возвращается после этой передышки; второй сон после любовной сцены и третий, когда его уже нет, отыгрывается на финале» (РГАЛИ. Ф. 2453. Оп. 4. Д. 212. Л. 8). Сааков на последнем этапе отказался от первого сна, и это, по мнению Беляевой, смазало картину.

Своё решение предложил писатель Григорий Бакланов. Их с Бондаревым сближали не только семинар Паустовского, не только фронтовое прошлое. Они оба были возмущены расплодившимися в конце 1940-х – начале 1950-х годов лакировочными романами о послевоенной деревне и замалчиванием окопной правды о минувших боях. Из-за многочисленных преград Бакланов и Бондарев вынуждены были какое-то время набивать руку на производственных очерках, но надолго их не хватило. И они оба в середине 50-х годов на свой страх и риск взялись за «лейтенантскую» прозу, за что официальная критика их чуть не загрызла. Ну а потом и тот и другой попытались свои «окопные» повести переложить на язык киносценариев.

Бакланов подробно разобрал финал черновой версии фильма Саакова. «Действительно, нет образа конца, – согласился он, – причём, когда я смотрел материал гибели Новикова, мне очень понравилось, но здесь это меньше звучит. Почему? Там есть момент, когда сошлись два горящих танка, потом что-то ещё происходит, потом кадр гибели Новикова. Мне как раз казалось бы, что он должен погибнуть в момент радости. Как только происходит этот взрыв, сюда я бы вмонтировал лицо Куценко с этой гимнастёркой. После этого рассеивается дым, и видна его белая рубашка. Нужно, чтобы она не знала, что происходит. А потом смерть, потом сам конец. Может быть, я начал бы совершенно отвлечённо с панорамы идущих войск, потом показал бы реку, купаются молодые весёлые ребята, и вдруг у них виноватое чувство – проезжает на машине Куценко и они смотрят ей вслед. И тут трагедии, по-моему, не будет. А панорама, на которую она наезжает, ничего не даёт. Для меня картина окончилась, а лента крутится» (РГАЛИ. Ф. 2453. Оп. 4. Д. 212. Л. 13).

Надо сказать, что к некоторым замечаниям Бакланова Сааков прислушался.

В объединении приём картины назначили на 29 декабря 1960 года. От имени худсовета заключение сделал Ефим Дзиган. «В фильме, – написал он, – есть ряд актёрских удач. Особо стоит отметить исполнителя главной роли, молодого актёра Ю. Назарова. Его игру отмечает глубокая внутренняя наполненность при внешней сдержанности. В новом интересном качестве выступает в фильме актёр М. Козаков, исполняющий роль Горбачёва» (РГАЛИ. Ф. 2453. Оп. 1. Д. 569. Л. 2).

Дзиган высоко оценил также работу оператора Николая Олоновского, который совершил поистине чудо. Ведь большая часть действия в фильме происходила ночью. А попробуйте красиво снять ночь!

Придрался же Дзиган всего к нескольким эпизодам. Во-первых, он предложил кое-что из готового фильма изъять. «Могут быть, – написал он в заключении, – сокращены следующие сцены: первая сцена в блиндаже Новикова, сцены Лены и Горбачёва, на огневой Овчинникова, ряд других сцен и, наконец, финал. Без