Юрий Бондарев - Вячеслав Вячеславович Огрызко

Правда, и такой режим он выдержал всего полгода. Писатель потом говорил, что хотел ездить от «Литературки» по стране, а его заставляли просиживать штаны в редакции. «Там, – вспоминал он, – нужно было сидеть в отделе критики не пять часов в неделю, как в „Новом мире“ (до прихода в „Литературку“ Владимов три года отработал в „Новом мире“. – В. О.), а всё время, от девяти утра до одиннадцати вечера, пока шли полосы». Но, повторю, сам Владимов приходил в «Литературку» в лучшем случае к одиннадцати, а обычно – к обеду. И Бондарев всегда на это закрывал глаза, может, потому, что сам ходил на работу по свободному графику.

Очень поощрял он в стенах отдела критики неформальные встречи с интересными людьми и острые дискуссии внутри коллектива. «Каждый сотрудник, – вспоминал пришедший в 1959 году в „ЛГ“ после окончания МГУ Владимир Стеценко, – приводил на посиделки самых интересных своих авторов. Паустовского, величественного Соколова-Микитова, Чуковского, Андроникова, поэта – резчика по камню Виктора Гончарова, вдруг – громкоголосого Шкловского, Ермилова или Корнелия Зелинского» («Московский вестник». 2006. № 6. С. 169–170).

И всё-таки главное было не это. Бондарев не мешал своим сотрудникам писать собственные вещи. Булат Окуджава рассказывал, как проводил время на работе: «Я – сотрудник „Литгазеты“. У меня в редакции маленькая комнатка с письменным столом, диваном и канцелярским шкафом. Кабинет. Если запереть дверь, можно насладиться уединением. На шкафу – гитара. Иногда напеваю друзьям некоторые стихи. Но тянет писать прозу, и не просто прозу, а воспоминания о себе, семнадцатилетнем солдатике с кривыми ножками в обмотках, попавшем на фронт». Так Окуджава начинал писать повесть «Будь здоров, школяр».

Тут надо добавить еще одно: Окуджава не скрывал, что, когда обратился к воспоминаниям о войне, то оглядывался на опыт других. «Рисуя свою фронтовую юность, нет-нет да и вспомню как возвышенный урок то окопы Некрасова, то Симонова, то Быкова, то Бакланова, то Бондарева, всё это грозное, трагическое, героическое, суровое». Да-да: Окуджава в чём-то брал пример со своего непосредственного начальника Бондарева, с его «лейтенантских» повестей.

Теперь о том, какую линию Бондарев собирался проводить в «Литературке». Он не скрывал, что намеревался всё перевернуть во вверенном ему разделе литературы. Его тошнило от безликих анонимных передовиц. Казённые редакционные вступления к каждому номеру он хотел заменить зажигательными писательскими статьями. В его голове вынашивались идеи острых дискуссий о текущем литпроцессе. И уж никакого спуска писатель не собирался давать графоманам.

Но Бондарев сразу столкнулся с бешеным сопротивлением и саботажем, причём не со стороны оставшихся в редакции ретроградов, а из числа новичков. Первым палки в колёса ему начал вставлять другой новый член редколлегии – Евгений Сурков. 16 июня 1959 года этот критик и киновед на одной из редакционных летучек заявил, что газета «здорово начинает походить на литературное приложение к какому-то альманаху» (РГАЛИ. Ф. 634. Оп. 4. Д. 2144. Л. 32). Суркову не нравилось, что газета слишком много стала давать рассказов, поэтических подборок и разных материалов о литературе. А разве она не для этого создавалась? Или её главное предназначение было в выпуске паров недовольства всегда гниловатой интеллигенции? И Суркову с удовольствием начали поддакивать притаившиеся охранители. Часть сотрудников редакции полюбила выискивать в материалах отделов, которыми руководил Бондарев, всевозможные ошибки. А уж уколоть самого писателя, причём побольней, у некоторых редакционных мэтров просто превратилось в цель.

Впрочем, Бондарев порой сам подставлялся. 27 августа 1959 года «Литгазета» напечатала передовицу «Как для земли солнце», которую он не стал подписывать своим именем. Но в редакции-то все знали, кто был автором материала, и дежурный обозреватель Владимир Павлов на летучке уколол Бондарева. «Статья эта, – сказал он, – правильная передовая, умная и нужная, но она, к моей великой грусти, изобилует литературными штампами» (РГАЛИ. Ф. 634. Оп. 4. Д. 2159. Л. 5).

Заодно Бондареву досталось от Павлова и за другой его материал, помещённый в газете чуть ранее, – за заметки о прозе Юрия Куранова «Душа художника». «Я не литературный критик, а читатель больше, чем критик, – признался Павлов, – но мне показалось, что автор „Батальоны просят огня“, хорошей книги, мог бы написать эту статью более качественным языком. Эта статья написана как-то очень расслабленно, тут попадаются часто одни и те же обороты… Стиль грешит. И в конце в двух строчках читаем: „…та узость… тот свет авторской доброты…“ Это как-то режет ухо, хотя мне кажется, что Юрий Васильевич отстаивает правильную линию, и статья эта нужная и важная» (РГАЛИ. Ф. 634. Оп. 4. Д. 2159. Л. 7).

И как отреагировал на эти упрёки Бондарев? Сначала он зачем-то стал оправдываться. «Да, здесь (в передовице. – В. О.) какие-то есть обороты, которые встречаются часто в передовицах, но я как-то был на первой летучке, когда я пришёл сюда (работать в „ЛГ“. – В. О.). Мне хотелось, чтобы это было более по-писательски. Я убедился, что это в газете не всегда нужно. Это должно быть написано хорошо, но допустимы какие-то вещи, потому что сложился уже какой-то газетный стиль» (РГАЛИ. Ф. 634. Оп. 4. Д. 2159. Л. 36). Но разве не Бондарев ещё весной 1959 года собирался отказаться от этого стиля и привить «Литературке» другие манеры?

Не принял писатель и критику своих заметок о Куранове. «Я, – подчеркнул он, – не люблю быть нежным в прозе, а здесь (в статье о лирической прозе Куранова. – В. О.) можно быть нежным» (Там же. Л. 37). Он считал, что нельзя обо всём писать одним и тем же языком. «Вот, – доказывал он, – против чего нужно бороться, чтоб не было этой сухости и однотонности».

Здесь стоило бы отметить, что для самого Бондарева заметки о Куранове особого значения не имели. Они мало кому из читателей запомнились. Но вот в судьбе Куранова эти заметки сыграли огромную роль. На них обратили внимание издатели и местные начальники, после похвал в «Литературке» писатель попал в «обойму», ему стало легче решать даже свои бытовые вопросы, а не только публикаторские.

А вообще Бондарев, когда работал в «Литературке», немало сделал для Виктора Некрасова, Василия Аксёнова, Владимира Тендрякова, Юрия Казакова, Григория Бакланова, Владимира Богомолова, Юрия Трифонова, Бориса Балтера, других писателей. Лазарь Лазарев рассказывал, как он весь отдел заставлял читать повесть Бакланова «Пядь земли», а потом требовал организовать атаку в защиту Бакланова. К слову, одновременно с нападением на Бакланова в некоторых органах печати началась травля Виктора Некрасова. Тогда Бондарев, воспользовавшись юбилейной датой этого писателя (ему должно было стукнуть 50 лет), поместил о нём в «Литературке» свои восторженные заметки. Не раз он брал под