Юрий Бондарев - Вячеслав Вячеславович Огрызко

свою опеку и Казакова. Незадолго до смерти писатель, давая интервью газете «Совершенно секретно», рассказал: «Юрий Казаков… Познакомились, когда я заведовал отделом литературы в „Литературной газете“. А он принёс какой-то рассказ. И я ему честно сказал: „Юра, в вашем стиле слишком виден Иван Алексеевич ‹Бунин›. Это прекрасно! Вы у него учились и получили такую школу!.. И научились у него многому! Но где Казаков?!“ Он мне в ответ: „И что теперь? Не напечатаете?!“ Я ему: „Напечатаем“» («Совершенно секретно». 2015. 6 декабря).

Вернемся к первому году работы Бондарева в «ЛГ». Ещё до смены руководства в газете очень плохо обстояли дела с литературной критикой. Что-то для оживления этого раздела летом 1959 года попробовал сделать второй зам Бондарева – Феликс Кузнецов. Он предложил каждую субботу давать в газете обзор какого-нибудь «толстого» журнала и сам показал пример, написал первую статью, причём в этой статье отметил особую роль в «толстяках» именно литкритики, которая, по его мнению, должна составлять душу любого журнала. На редакционной летучке по поводу этого материала возникла бурная дискуссия. В её ходе Кузнецов заявил, что вообще-то «Литературке» пора превращаться в орган, где должны выявляться различные точки зрения. Суровцев с этим согласился, но заметил, что всё делать надо умно и не в лоб (сначала помещать статью с одним мнением, а потом месяц искать, кто бы мог изложить другое мнение, ибо такая полемика получалась уже искусственной). И тут же Суровцев бросил камешек в огород Бондарева: мол, где обещанная им дискуссия о современном романе?

Бондарев не стал отрицать, что у него действительно имелось много планов. «Когда я пришёл сюда (в „Литературку“. – В. О.), я был полон желания развернуть дискуссию эту в нашем разделе литературы» (РГАЛИ. Ф. 634. Оп. 4. Д. 2152. Л. 36). А почему же отказался? Из-за отсутствия качественной прозы. «Когда начинаешь рассматривать все эти романы, которые выходят в настоящее время, – ответил Бондарев Суровцеву, – то здесь возникает сомнение, Юрий Иванович, стоит ли кувалдой забивать кнопки».

Надо сказать, что плохо обстояли дела не только с романами. Уже через пару месяцев после прихода в «Литературку» Бондарев признал, что в отделах, отвечавших за литературу, имелся дефицит читабельных материалов. «У нас, – заявил он на летучке 9 июня 1959 года, – совершенно нет портфеля, поэтому как только появляется статья – она сразу идёт в газету» (РГАЛИ. Ф. 634. Оп. 4. Д. 2145. Л. 39).

Именно отсутствием «портфеля» Бондарев объяснил появление на газетных полосах слабых, по его мнению, стихов Евгения Евтушенко (их на летучке раскритиковал Евгений Сурков). «Насчёт Евтушенко, – пояснил свою позицию Бондарев. – У меня очень сложное отношение к этому поэту. Мне многое о нём говорили, что появилось новое светило и т. д. Меня тоже раздражает то, о чём говорил Евгений Данилович (сентиментальность и болтовня Евтушенко. – В. О.), но, может быть, это такая манера. А от этих стихов я не в восторге» (РГАЛИ. Ф. 634. Оп. 4. Д. 2145. Л. 40).

Это вовсе не означало, что Бондарев уже тогда на дух не принимал эстрадное направление в поэзии или отрицал значимость литературных упражнений молодых литераторов. Нет, он приветствовал многие стихи Булата Окуджавы, Наума Коржавина и особенно материалы Бенедикта Сарнова. А как Бондарев защищал от нападок молодого критика Станислава Рассадина! В августе 1959 года тот напечатал в «Литературке» заметки о поэзии журнала «Молодая гвардия». Но они вызвали раздражение у сотрудницы отдела национальных литератур Валентины Панкиной (её муж Борис Панкин уже тогда был большой шишкой и вершил многие дела в «Комсомолке»). Она ядовито заметила на летучке: «Это не бог весть что, но будет читаться» (РГАЛИ. Ф. 634. Оп. 4. Д. 2158. Л. 13). Бондарева это задело: как это – не бог весть что? Он тут же набросился на Панкину: мол, что ей нужно – побольше яда или вдумчивый разбор стихов? «Отрицать с остринкой, ядовитостью и издёвкой – это очень легко. Но писать спокойную статью очень трудно». Бондарев публично заявил, что «хотел бы защитить Рассадина, который хорошо начал работу в нашей газете».

Что особо следовало бы подчеркнуть? И новый главред «Литературки» Смирнов, и руководитель раздела литературы Бондарев сразу взяли курс на плюрализм. Они оба приветствовали разнообразие мнений. Но это оказалось не по нраву ни оголтелым охранителям, ни завзятым либералам. Каждая группировка стала искать в редакции своих сторонников, которые могли бы протаскивать в газете нужные им идеи. Так, охранителям вовсю стал подыгрывать критик Василий Литвинов (он потом перебежал в «Октябрь» к Кочетову). Как он возмущался на летучке, что редакция пропустила отрицательный отзыв тогдашнего приятеля Бондарева Игоря Виноградова на слабый роман Николая Шундика «Быстроногий олень»! (А Виноградов предложил ни много ни мало, а вывести книгу Шундика за пределы литературы, ибо она к настоящей прозе, по его мнению, не имела никакого отношения.) В гневе был Литвинов и от отрицательной рецензии Виктора Залесского на спектакль в театре Ленинского комсомола «Братья Ершовы» по роману Кочетова. А ещё раньше он набросился на коллег за публикацию в «ЛГ» стихов Олжаса Сулейменова и рассказа Юрия Нагибина «Песнь песней». Неким противовесом Литвинову в редакции «ЛГ» была Валентина Панкина, которая в свою очередь негодовала: сколько можно восхвалять в газете «Стряпух» Анатолия Софронова?

На этом фоне начальство пыталось балансировать и всех примирить. Того же Литвинова не раз мягко осаждал замглавреда «Литературки» Михаил Кузнецов. Приведу фрагмент его выступления на одной из летучек, когда он призывал коллег быть взвешенными в своих оценках. Речь шла о трактовке спорного романа Кочетова «Братья Ершовы». «В нём, – заявил 11 августа 1959 года Кузнецов на летучке, – Кочетов без подсказки высказал свой собственный, не считающийся официальным взгляд на события 1956 года в нашей стране. И в этом его сила и его слабость, но в этом и своеобразие его произведения» (РГАЛИ. Ф. 634. Оп. 4. Д. 2155. Л. 26).

Бондарев, в отличие от других редакционных начальников, ни в чём уступать ортодоксам не хотел. Он считал, что честь газете делали не посредственные статьи лакировщиков, примкнувших к борцу с ревизионизмом Кочетову, а в первую очередь публикации Юрия Германа, Григория Бакланова, Игоря Виноградова, Владимира Максимова, других писателей, многие из которых позднее встали под знамёна «Нового мира».

Кстати, когда новый курс С. С. Смирнова публично разругали в другом издании критик Валерий Друзин и писатель Борис Дьяков, Бондарев первым одобрил идею своего заместителя Лазаря Лазарева и Бенедикта Сарнова пробиться к Твардовскому и организовать статью-отповедь именитого поэта ортодоксам.

В какой-то момент в верхах (после многочисленных жалоб литгенералитета)