Я была в твоей шкуре. Долгая дорога в сторону жизни - Татьяна Маркова

про себя. Дальше было легче. Она быстро подхватывала истощённые пряди и отрезала почти под корень. Тамара держала в руках чёрный пакет для мусора, куда летели останки карамельной красоты.

Тамара помылась. Лена надела на неё чистую шапочку, уложила в постель, поцеловав кончики истончившихся пальчиков. Целовать в щёки боялась, соблюдала необходимую стерильность.

Одной рукой собрала остатки волос с пола, другой взяла пакет и ножницы и вновь спустилась на кухню.

Непалка, ужинавшая в одиночестве, обернулась:

– Ты остригла ей волосы?

– С чего ты взяла? Мешок же чёрный, как ты можешь знать, что там волосы?

Непалка кивнула в сторону Лениных рук.

В левой руке она сжимала пучок скошенных колосьев: «Нужно связать их в снопы. Очень жарко. Я устала. Эта страда опять меня изводит». Дурнота подступила неожиданно. Из разжавшейся ладони колосья полетели вниз. Она опустилась на колени и стала беспорядочно водить ладонями по земле. Земля почему-то была гладкой, холодной и скользкой. Пальцы не слушались, словно одеревенели. Солёная вода застилала глаза, стекала по подбородку и капала на землю, но та не впитывала её. «Это не земля, это просто пол», – мелькнуло в голове.

Что-то тёплое дотронулось до её ступней. Непалка сидела рядом в позе лотоса.

Сказала:

– Сядь как я.

Лена повиновалась.

– Бхикшуни.

– Бхикшуни, – эхом вторила Лена. – Что это?

– Так в буддизме называют монахинь. Твоя дочь стала сейчас бхикшуни. Это хорошо. У наших мужчин вообще считается обязательным раз в жизни побыть монахом, хотя бы девять дней. Женщинам не так важно. Но тоже очень полезно.

– И у христиан есть обряд посвящения в монахи. Мужчинам бреют голову на макушке, а девушкам нет, только состригают несколько прядей.

– Везде разные обычаи. У нас и женщинам бреют голову полностью. Для чего? Это благословение для новой жизни в новой роли. Закрой глаза и попробуй представить сейчас свою дочь потом, после всего. Посмотри на неё. Какой её сейчас увидишь, такой она и будет.

Лена раскачивалась в такт заунывному мычанию непалки. Оно успокаивало.

Она снова стояла на земле. Зной растекался по полю, одуряющим маревом ложился на снопы пшеницы. «Опять страда. Где же ты?» – тревожными глазами она искала дочь. Внезапно в воздухе, низко-низко, прямо над ней, повисло облако. Она подняла голову. Облако росой покрыло лицо и плечи. Пришла долгожданная свежесть.

Перед ней возникла девушка. Высокая, стройная, в руках сноп пшеницы. Аккуратно положила колосья на землю. Сняла косынку и взмахнула головой. По плечам разлетелись каштановые пряди. Засмеялась колокольчиком.

Она цепко всматривалась в юное лицо, даже сощурилась на солнце: «Красивая. Брови тёмные, широкие, с изломом. Лицо изменилось. Грузинская невидимая вуаль в нежных чертах. В сё-таки проявилась».

– Странно. Я всё время собираю урожай. Как Сизиф. Не знаю, зачем. Это тяжёлый труд, хотя я жду нового дня как большую радость. А ты пришла ко мне только сегодня, – сказала она дочери.

Тамара улыбнулась и протянула матери руки.

– Я была здесь, с тобой. Просто ты меня не могла видеть. Я была бхикшуни. Я тоже работала, я сеяла пшеницу. А теперь мы собрали урожай.

– Ты видела её? – Лена открыла глаза. Перед ней сидела непалка.

– Да. Я собирала урожай. Она пришла. Сказала, что мы закончили. Вокруг неё по полю скакали какие-то оранжевые птицы, или розовые. Как же они называются? Так вот же они, – Лена кивнула на принты с розовыми фламинго на шароварах непалки и засмеялась.

– Мир, как и звук, можно воспринимать, но им нельзя обладать, говорят у нас. Она вернётся, твоя бхикшуни! – Непалка теперь тоже смеялась, и Лене казалось, что на кухне хрустально звенят колокольчики. Или колокола?

На последней странице блокнота ручкой незамысловато, короткими штрихами, были нарисованы поле, солнце и птицы, напоминающие аистов. Хотя понятно было, что это те самые фламинго.

Я положил блокнот в рюкзак, потребовал остановиться, вышел из автобуса и зашагал в противоположную сторону. Ту, которая, возможно, укажет, «куда» дальше жить.

Татьяна Маркова

Кармель

Видишь, там, на горе, возвышается крест.

Под ним десяток солдат.

Повиси-ка на нём,

а когда надоест, возвращайся назад,

гулять по воде, гулять по воде,

гулять по воде со мной!

И. Кормильцев

О необыкновенно красивом маленьком городке на побережье Тихого океана с изящным французским названием Мария давно слышала от друзей. Два часа езды на машине от Сан-Франциско по живописному Калифорнийскому побережью – и вы уже в сказочном Кармеле, где в домах с именами вместо номеров обитают романтики, мистики и поэты.

Ранним январским утром курортный Кармель ещё только просыпался. Он встретил Марию причудливыми крошечными домиками с неизменными звёздно-полосатыми флагами на фасадах. Украшенными разноцветными фонариками новогодними ёлками на зелёных лужайках. Свежим ветром и заманчивыми кофейными запахами.

День был ясным и солнечным, но, спустившись по извилистой центральной аллее ближе к океану, Мария попала в дымку. Силуэты домов становились всё более размытыми. Берег только угадывался. В полосе тумана проглядывали очертания огромных деревьев с лысыми стволами, выставленными напоказ корнями и высоко вверх уходящими кронами. Это были величественные секвойи.

Глаза выискивали пляжные зонтики и кабинки для переодевания, но натыкались на причудливые остовы деревьев да белый песок с вкраплениями ползущих растений в мелкий оранжевый цветочек.

Казалось, жизнь отгородилась от неё бескрайним пляжем, за которым гудел еле видимый океан. По пляжу ходили люди. Возможно, они переговаривались между собой, но все звуки сглатывал туман, вызывая у Марии острое чувство тревоги. Словно что-то неизвестное, может быть, даже страшное ждало её впереди. В клубящейся дымке стали появляться давно забытые силуэты взрослых и детей в белых балахонах и масках. Картины, казалось, стёртые из памяти, беспорядочно сменяли одна другую, заставляя напрягать зрение. Возникло ощущение, что её жизнь снова заворачивает в глухие переулки Садового кольца, чтобы замереть там на долгих три года…

Измученная неизвестностью и страхом, она поднимается с почти ослепшим двухлетним ребёнком на руках по высокой мраморной лестнице. Видит длинный серый коридор детского отделения НИИ нейрохирургии им. Бурденко. Инвалидную коляску, куда, устав держать на руках, она сажает своего малыша. Отчётливо слышит чей-то голос: «Не надо, не сажайте – плохая примета».

«Нет, нет! – Мария даже встряхнула головой. – Всё началось гораздо раньше. С того случая на дороге». Вспышки воспоминаний становились всё ярче и ярче. Нужно было что-то делать с ними. Мария опустилась на песок, вынула из рюкзака блокнот и торопливо начала переносить на бумагу всё, что воскрешала её память, растревоженная