Медицинские сказки от врача-реабилитолога. Как болезнь меняет судьбу пациентов, а реабилитация помогает стать счастливыми - Мария Панова

И все-таки Вите сделали РКТ головного мозга. Потому что в больнице была такая возможность, а врач, несмотря на усталость, привык подстраховываться. «Инсульт, бассейн правой средней мозговой артерии», – отчеканил в трубку дежурный врач, который делал КТ, и невролог, будто только что попавший под холодный душ, кинулся к мальчишке. «Травма, удар по шее… Резкая боль… Симптоматика инсульта… Это диссекция внутренней сонной артерии! Расслоилась внутренняя стенка этого крупного сосуда на шее при ударе мячом, вот что…»

Потом Витю смотрел сосудистый хирург и много других врачей. Собирали консилиум. Тогда впервые всплыла мысль, что у мальчика врожденная генетическая аномалия – синдром Марфана, когда соединительная ткань становится слабой и не может держать положенную ей нагрузку. Именно слой соединительной ткани в сонной артерии дал слабину при ударе мячом, и сосуд расслоился. И вообще общая Витина несуразность – сколиоз, длинные пальцы, непропорционально большие суставы и выпирающие зубы – все это были признаки синдрома Марфана.

Подтвердили это позже, переправив мальчика в Москву и проконсультировавшись с генетиками. Мальчишку спасли. И даже неплохо восстановили. Но тот доктор-невролог, что встречал пациента в приемном, еще долго винил себя за невнимательность. Инсульт он перепутал с парезом лицевого нерва, решив, что именно нерв застудил себе этот нелепый подросток – вечно они шарахаются на ветру, потом болеют, герпес выскакивает. И жалобы мальчика пропустил, и от мамы устало отмахнулся… Хорошо, что сделали КТ головного мозга. Хорошо, что было время все исправить.

«Инсульт у мальчишки – невозможно», – эту мысль не отследил у себя доктор, пустил диагностический поиск по более вероятному, частому пути, по проторенной дорожке. И ошибся. Бывает. Не будем его в этом винить. Потому что (пусть это будет нашим общим с читателями секретом) ошибаются все врачи. Не ошибается только тот, кто получил диплом и ни дня не работал.

А мы запомним, что синдром Белла, или нейропатия лицевого нерва, которая вызывает характерный перекос лица, является третьей частой «маской» подросткового инсульта. Поэтому в сомнительных случаях лучше перестраховаться и расширить спектр обследований, сделать РКТ или МРТ головного мозга, особенно если таковая возможность в стационаре имеется.

История про инсульт у мужа, предательство жены и счастливый конец (не для всех)

Первое ее воспоминание из того страшного периода – муж мог говорить только два слова: «*ля» и «во». Врач сказал, что это часто бывает при инсульте: остаются только матерные слова, одно, два, реже – три. Крепко держится в мозге автоматизированная речь, а не сложные словесные обороты. Так уж устроен человек…

Она не позволила глубокому, утробному ужасу, что начал уже подниматься и затапливать ее разум, взять верх. Поговорив с врачом, не позволила себе разреветься. У них двое детей. У мужа свой бизнес. Все нужно будет как-то удержать на плаву. Не позволить этому инсульту, который разбил нестарого – всего-то сорок пять лет – мужчину, разрушить все, что есть.

С работы она не уволилась. Наверное, могла бы. Наверное, надо бы. Но она любила свою работу. Когда ты ветеринар, все плохое как-то забывается, пока работаешь с животными. Будто они забирают на себя плохие мысли. Еще было у нее что-то вроде хобби: специализация на врановых. На лечении птиц много не заработаешь, но она любила и эту часть своей работы. Птиц любила. Возле дома жила стая ворон, прикормленная ею собачьим кормом-камушками. Птицы узнавали ее, одна даже садилась ей на плечо, когда хозяйка выходила гулять с собакой, и деловито поклевывала, поправляла своей благодетельнице воротник пальто.

Бизнес мужа она удержала. Быстро разобралась в основных процессах, что-то спросила у свекрови – та была в курсе дел сына, ошибалась поначалу в новом деле, конечно. Но ничего, выплыла. Даже в минус не ушла. Муж держал интернет-магазин подарков с доставкой. Ей везло. За полтора месяца не получила ни одного негативного отзыва. Все были довольны букетами из колбасы, наборами сладостей из девяностых и всякой прочей всячиной, которую она ловко научилась собирать, упаковывать и отправлять с курьером.

Младшая дочь ходила в садик. С ней тоже было много забот: возить на английский и в музыкальную школу, дома почитать или поиграть, чтоб ребенок не чувствовал себя заброшенным. Старший сын-школьник справлялся сам. Иногда только приходил, молча утыкался ей в плечо, а она гладила его по вихрастой голове: «Поговорим?» И он говорил. Как страшно, если папа умрет. Как страшно, если папа будет жить, но никогда не заговорит. Как страшно, что все будет не так, как было раньше. Она слушала. Иногда говорила какие-то слова, которые казались ей правильными.

Свекровь пропала: не звонила, не заходила. Звонить маме мужа и узнавать, что случилось, было некогда. Да она и догадывалась, что та обиделась: все вечера проводила с сыном в больнице, носила лоточки с едой. А дорогая-любимая жена больного придет раз в неделю в отделение, поговорит с врачом, сунет медсестрам по конверту, забежит к мужу на десять минут – и нет ее. Дела, видите ли.

Мужа потом перевели в отделение реабилитации. Начались занятия с логопедом и с физическим терапевтом. И дело пошло: кроме «*ля» и «во», он однажды смог пропеть две строчки из популярной песни. Потом потихоньку начал говорить – с трудом, с паузами и ошибками, но это был, если верить логопеду, огромный прогресс. Жена процессу восстановления не мешала. Но выяснила, что за логопед ведет с мужем занятия, и договорилась с ней о продолжении реабилитации на дому.

А потом мужа, наконец, выписали. Жена привезла его домой, он зашел, огляделся, а потом сказал коротко: «Убирайся». Она вначале не поняла. Убираться? Но дома же порядок! Он повторил: «Уходи. Ты меня предала». И объяснил, как мог, в чем заключается предательство: она бросила его в больнице. Не приходила. Не носила лоточки с едой, как это делала его мама. Мама, кстати, с ним согласна. И тоже считает, что инсульт у сына стал проверкой этого брака. Она, жена, проверку не прошла.

Она ничего не стала говорить, доказывать, объяснять. На нее навалилась ужасная усталость: за эти полтора месяца невыносимый ритм жизни высосал из нее все силы. И слова больного мужа стали последней каплей. «Это не я предатель, а он», – подумала она. Но вслух не сказала. Просто забрала детей, собаку и ушла. Сначала к своей маме. Потом взяла квартиру в ипотеку.

Через два года она вспоминала обо всем этом как о чем-то далеком. Муж, разумеется, делал попытки вернуться.