Медицинские сказки от врача-реабилитолога. Как болезнь меняет судьбу пациентов, а реабилитация помогает стать счастливыми - Мария Панова

расспросил. Перебирал обезболивающие одно за другим, перепробовал весь их нехитрый больничный арсенал. Повышал дозу, комбинировал препараты. Больной все так же грыз подушку ночами от боли. А боль безжалостно грызла его самого.

А однажды, это было октябрьское утро, выглянуло яркое солнце, осветив землистое лицо пациента. И врач на обходе вдруг задержался взглядом на своем пациенте и спросил: «А давно у вас один глаз меньше другого?» Больной подошел к зеркалу. И вправду, левый глаз словно бы запал, а веко опустилось. Зрачки из-за этого тоже казались неодинаковыми, что от яркого света было особенно заметно. Врач поежился, тая нехорошее предчувствие. Не успев еще найти для него медицинских слов, он загривком почувствовал холод безнадежности. В памяти всплывала страница из учебника: синдром Горнера, опухоль верхушки легкого… Пазл симптомов сам собой складывался в голове, а доктор уже схватил телефонную трубку: «Пожалуйста, нам нужно срочно сделать компьютерную томографию легких!»

Глаз, который словно проваливается в глазницу, и опущенное веко – это признак сдавления нервного узла на шее, звездчатого ганглия. Он обеспечивает особую тонкую вегетативную иннервацию, и любое ее нарушение отражается на состоянии глаза. Плюс похудание и эта характерная мозжащая боль в плече и шее – признак злокачественной опухоли верхушки легкого. Туберкулез и инфаркт спутали карты, усыпили бдительность медиков, заставляя списывать все симптомы на уже перенесенные не самые легкие недуги.

Ошибка в трактовке рентгеновского снимка, ошибка при назначении тепловых процедур – рак тепло любит, больные клетки начинают множиться и расти быстрее, ошибка в выжидательной тактике – мол, боль непременно пройдет, надо еще потерпеть…

На КТ обнаружили рак верхушки левого легкого, он пророс в плевру и грудные нервные корешки – вот откуда была такая сильная боль, что не снимали ни таблетки, ни уколы. И хоть метастазов обнаружено не было, опухоль была уже слишком велика, а риски для больного, учитывая недавний инфаркт в прошлом, и того больше. Оперировать врачи не решились. Лучевая терапия особой пользы не принесла. Но дала больному еще десять месяцев. Много это или мало в сорок лет? Думаю, ответ очевиден.

Как повел бы себя рак легкого, довольно-таки «злая» и агрессивная, кстати, форма рака, если б участковая терапевт забила тревогу на месяц, а то и на два раньше? На этот вопрос ответа ни у кого не было.

И все-таки, друзья, если вы видите у человека запавший без видимых причин глаз, и он жалуется на боль в плече, потерю веса, да еще если он и заядлый курильщик в придачу, самое время бить тревогу, бежать к врачу, делать КТ легких, сдавать хотя бы общий анализ крови.

Синдром Панкоста встречается относительно часто: каждый врач минимум раз или два, а то и больше, увидит его в своей практике. Болезнь будет таиться под маской радикулита или сердечной боли, проблем с желудком или иных недугов.

«И все-таки она его любит»

Он не боялся слепоты. Удивительный оптимизм вообще был особенной чертой, за которую она его и полюбила. Сколько они уже вместе? Сейчас ему 68, значит, больше сорока лет они идут рука об руку. Но выражение растерянности, которое появлялось на его лице, когда они выходили из дома, было чем-то новым. Она ловила все с полувзгляда, привыкла за эти годы совместной жизни, что у нее такая роль: следить за сменой полутонов его настроения, понимать начало даже неопасной болезни, какой-нибудь простуды, по первым едва заметным признакам, беречь его, своего супруга.

Одни говорили, что это настоящая любовь – так трепетно относиться к каждому вздоху благоверного. Другие криво усмехались и говорили, что это банальный страх за свою шкуру – ну а помрет невзначай кормилец ее, как она тогда, ни дня в своей жизни не работавшая, но с юности привыкшая к бельгийскому шоколаду и французским духам?

Так или иначе, она понимала: что-то с ним не то. Начала расспрашивать. А он и говорит: «Улицы какие-то странные. Знаю, знаю, Тамарочка, мы в этом доме двадцать лет живем и улицу свою знаем до каждого камня, каждой щербинки на фасаде домов, но… Странно это как-то. Со зрением у меня что-то. Соседи обижаются, что не здороваюсь. А я их просто не узнал! Несколько раз подряд…»

Она записала его в очередь к именитому окулисту. Но когда муж не узнал собственного внука – мальчишка был с родителями в торговом центре, увидел его первым и бросился навстречу, а дед растерянно оглядывал внука, словно это чужой ребенок, – так вот, после того случая она сразу потащила его в приемное отделение большой больницы. Ей было так страшно, что она хотела услышать сейчас, немедленно, что с ним. Слепнет ли? Не сможет работать? Не быть ему больше главным конструктором большого предприятия? Нет, нет, этого она не допустит, никто не узнает, но сперва надо самой понять, что с ним…

Окулист внимательно осмотрела пациента, не обратив внимания на жаркий шепот его спутницы, что они будут очень-очень благодарны, вы только скажите, что с его глазами… Измерила внутриглазное давление. Посмотрела глазное дно. Вердикт: видеть будет. Ну, глаукома начинается. Но ничего страшного нет, вот лечение.

Жена выдохнула облегченно, но решила проверить и перепроверить. Отвела его еще к двум офтальмологам, один из которых был именитым профессором. Диагноз подтвердили, прогноз дали обнадеживающий, лекарства расписали точь-в-точь, как и первая доктор.

Она успокоилась. Покоя хватило ровно до того случая, как он играл с внуком в карточки (ох уж эта мода на новые методики раннего развития): нужно было объяснить, чем отличается птица от самолета. Внук замялся, сунул карточки деду. И муж ее, вместо того, чтоб сказать просто – мол, птичка живая, а самолет неживой, начал говорить что-то путаное про разную геометрию крыла, будто ища подсказки в своих профессиональных знаниях. И добавил еще: «Самолетом управляет пилот, а птицей управляет… Ну, сама птица собой и управляет». Внук быстро потерял к разговору интерес, и никто не придал этому значения, но у нее тогда захолодело в груди. Что-то не так было с ее мужем, что-то просмотрели врачи, но что? Ей никак не удавалось уловить, что за поломка такая в его организме случилась.

Как-то вечером она вскинулась от его беспомощного зова: «Тома, я не могу идти! Помоги мне!» Она бросилась к нему, воображая, что он упал там в темноте, сломал, наверное, шейку бедра… Но он стоял как ни в чем ни бывало в коридоре, по которому ходил тысячу раз, и не мог сдвинуться с места. Она взяла его