Дурман Востока: По следам Оруэлла, Конрада, Киплинга и других великих писателей, зачарованных Азией - Давид Хименес

Новые поколения вьетнамцев, которых, в отличие от их родителей, не затронула война, не стесняются демонстрировать свои чувства на публике, сжигают тысячи калорий на дискотеках, маются от похмелья в кафе и учат английский в академиях с названиями вроде Wall Street или New Life, мечтая устроиться в одну из обосновавшихся в стране международных корпораций. Неписаное правило здесь то же, что и в Брунее, и в Китае: пока вы не вмешиваетесь в дела партии, партия не мешает вам мечтать о богатстве и не указывает, как в былые времена, на ком вам следует жениться. Для новых поколений должность чиновника перестала быть пределом мечтаний. Молодежь жаждет денег. Много денег. Один из друзей Жорди, моего гида на винтажном BMW, открыл модельное агентство. «Лучшая работа в мире». Моя бывшая переводчица Хоа обзавелась салоном сотовой связи. На заработанные деньги она учит французский, чтобы уехать в Париж, западный Сайгон. Обычно Хоа встречала меня в аэропорту в элегантном аозае, традиционном костюме из длинного шелкового платья с разрезами по бокам и свободных брюк. Добавьте к этому остроконечную круглую крестьянскую шляпу, защищающую от солнца, и вот вам чувственный и экзотичный образ, столь восхищавший Запад и неоднократно запечатленный в туристических проспектах, приветственных плакатах и кино. В последнюю нашу встречу моя гид встретила меня в мини-юбке, а на следующий день явилась в джинсах. На затылке у нее красовалась татуировка бабочки. В отличие от своей матери она никогда не хотела рано выйти замуж и посвятить жизнь семье.

– Понятия не имею, чего мне хочется, – сказала она мне. – Знаю только, что не хочу жить, как моя мать.

Капиталисты – наследники Хо Ши Мина могут спать спокойно до тех пор, пока они соблюдают свою часть договора. Но достаточно вспомнить историю, чтобы понять: вечно так продолжаться не может и рано или поздно надежды простых людей разобьются об очередной кризис, эпоху нестабильности или военный конфликт. И тогда, как это неоднократно происходило в других местах, молодые ребята, которые сегодня пьют виски, начнут разливать в эти же бутылки коктейль Молотова, чтобы потребовать исполнения договора. Ни одна диктатура не длится вечно. Легитимность победителей во Вьетнамской – или Американской, это ведь Америка была агрессором, – войне уже порядком поистрепалась.

Хотя вся страна уже перелистнула страницу, функционеры партии продолжают цепляться за былые победы. Ни один вьетнамец, ни один турист не должен пройти мимо напоминаний о «победе» над империей. Поэтому-то «Тихий американец» и продается на всех уличных лотках, а его автор, симпатизировавший в свое время коммунистическим диктатурам, но затем дистанцировавшийся от советского тоталитаризма, считается своего рода вьетнамским героем. Власти гонят туристов к туннелям Кучи, где скрывались партизаны, готовя засады; тюрьме Hanói Hilton, где содержались пленные американцы; к Музею памяти войны, где рассказывают про массовое убийство в Сонгми и о последствиях применения американской авиацией агента «оранж» над джунглями, в которых прятались вьетконговцы. И господь вас упаси сказать, что вы не хотите посмотреть на мумию Хо Ши Мина, лидера сопротивления, именем которого нарекли экономическую столицу Вьетнама. Мой друг профессор Кунг, торговец японским искусством и антрополог, с которым я познакомился во время перелета Бали – Бангкок, знал вождя революции при жизни. По его словам, это был единственный настоящий революционер ХХ века. Когда я отвечал, что это просто еще один диктатор, Кунг выходил из себя.

– Мао, Ленин, Кастро… Все они упивались властью, – сказал мне профессор Кунг. – Дедушка Хо ушел из этого мира с тем же, с чем пришел. Оставил после себя одну смену белья. Никаких закромов. Вообще ничего.

– Допустим, – согласился я. – Но, с твоего позволения, я и дальше буду называть этот город Сайгоном.

– Называй его, как хочешь, – ответил Кунг. – Но когда окажешься там, посети мавзолей Хо Ши Мина.

В день, когда я решил исполнить данное обещание, народу было не протолкнуться. К тому же я уже видел мумии Ким Чен Ира в Пхеньяне и Мао в Пекине. Я поговорил с молодыми студентами, стоявшими на входе, и все они отзывались об отце нации с восторгом. По их словам, Северный Вьетнам не победил бы в войне, если бы не упорство Хо Ши Мина, точно так же, как Британия не устояла бы перед Гитлером, если бы не Черчилль. Какой другой лидер смог бы выстоять и не сдаться, невзирая на то что его народ уничтожают на глазах? Стратегия вьетнамского вождя нации основывалась на концепции коллективного самопожертвования. На нашей стороне планеты мы вспоминаем о ней только в особых случаях, вроде Второй мировой войны. В Азии за этой выдержкой стоит тысячелетняя история и удивительная способность восточных народов к самопожертвованию. Хо Ши Мин очень просто и емко описал суть всего происходившего. Когда его спросили, почему он уверен, что победит американцев, он ответил: «На каждые десять убитых с нашей стороны придется один из ваших. Вы устанете раньше, чем мы».

Так оно и произошло. В 1975 году американцы были вынуждены перебраться с террасы в Continental, где подавали мартини, на крышу своего посольства в Сайгоне – оттуда улетали последние вертолеты, эвакуировавшие людей перед наступлением коммунистов. Абсурдность этой войны стала очевидна довольно скоро: коммунисты севера победили капиталистов юга, чтобы насадить капитализм и на севере, и на юге. И нигде бум материального не достиг такого размаха, как в городе аскетичного лидера вьетнамского народа.

Грин приехал во Вьетнам точно так же, как приезжал в другие места в поисках материала для нового романа. К тому моменту он уже прославился как писатель и не испытывал материальных затруднений, но все равно настаивал, чтобы его расходы оплачивались теми, для кого он пишет. В Сайгоне он открыл для себя мир опиума, экзотических танцовщиц, геополитических конфликтов и иностранцев в поисках второго шанса – отличный набор стереотипов о Востоке для «Тихого американца». Хотя в своем творчестве Грин чередовал чисто коммерческую литературу с более глубокими произведениями, его нельзя отнести к тем иностранцам, что целиком прониклись ориентализмом. Писатель далек от колониальной ностальгии и сетует на то, что Азия застряла в прошлом «английских клубов, розового джина и мелких склок, ожидающих, пока их опишет новый Моэм» – прямая насмешка над автором «Джентльмена в гостиной».

Легко представить себе, что, описывая Томаса Фаулера, Грин говорит о таком же корреспонденте, как он сам: человек средних лет, оставивший в Лондоне несложившийся брак и нашедший в Сайгоне идеальное место, чтобы обрести забвение в компании любовницы. Сам автор приехал в Сайгон в 1951 году. Когда Грин опубликовал свою книгу, его обвинили в антиамериканизме. Американец Пайл предстает в романе как символ державы, не знающей того мира, которым она управляет, и в своей наивности полагающей, что она может и, более того, должна спасти вьетнамцев от коммунизма. Американцы могли бы разглядеть в этой книге предупреждение и избежать той западни, в которую загнали себя французы, – но проигнорировали ее. Что же до Грина, критика его мало волновала. Обретя славу и богатство, познав победу и поражение – которые Киплинг называл самозванцами, – он был настолько выше мнения окружающих, что на вопрос, почему ему до сих пор не дали Нобелевскую премию по литературе, ответил, что ждет самой главной премии: «Смерти».

Иногда казалось, что Грин ищет смерти сознательно. Ищет в путешествиях и военных хрониках, любви и дружбе, на отдыхе и в работе. Писатель постоянно пытается убежать от невыносимой хронической скуки, парализующей все его существо, вгоняющей в депрессию, преследующей его всю жизнь. Ему нужны все более насыщенные и рискованные, порой травмирующие приключения, чтобы ощущать, что у жизни есть смысл, и не покончить с собой. В 1923 году он снова играет в русскую рулетку, но на этот раз с заряженным оружием, чтобы острее ощутить этот мир, «рискуя потерять все». Грин чувствует себя живым, когда у него над головой свистят пули, когда он пропадает неделями в Либерии или ввязывается в споры с незнакомцами, осознавая, что дело может кончиться дракой. Он просто не в состоянии долго усидеть на одном месте, с одними и теми же людьми. Путешествия для него – проверка