Мирослав – князь Дреговичский - Эдуард Мартинович Скобелев

лет странствия; и умре уже брат, и мнозих инших не застал; и прежнего князя, и еще четырех, последников его. Ке знала земля ни радости, ни достатка: дрегович утром пашет, в полдень сошник ржою сточен, в обед серед друзей, в ужин серед ворогов. Не было мира: то бранились с Ятвязью, то купно с волынеми ходили в Лехи, то к тиверцам, изнемогавшим от печенезей; и замирились с Новогородской землей, но потеряли дружбу Полоты; сидел же в Полотей посадником Рог-волд, неколи любимец Олги, брат Тура, княживша в Дреговичех после Ушмяна; Тур свершил немало доблестных подвигов, известных по Русьской земле и за морем; Кул, отец Рогволда и Тура, варяжский князь, служил Руси, посадничал в Полотей, но был изгнан за убийство; прощен, вернулся уже в Новгород; Рог-волд рожден Кулом от кривичской княжны, Тур – от дщери ольсичского старейшины; распустися с ней Кул вскоре по рождении Тура, и вырос Тур в Дреговичех, отчего считал ся словенью, тем паче что находил выгоду.

Бе имя Святославле по Дреговичей на устех: сам богатырь, и меч-кладенец при нем; идежь конем проскачет, встанет озеро, идежь копием торкнется, горы воздыбаются; с малой дружиной покоряет мнозие страны, и бози ему заступники. Приняли Мирослава в Турье с честью, аки соратника Святослава, близкого и Кыеву, и Искоростеню, и Новгороду, ибо словесно и прилюдно возносили отца своего и Ярополк, и Олг, и Володимир; рассказам Мирослава о походах внимали с жадностию, а мудрость речей (его) покоряла. Реша старейшины от родей, и волхва, и гриди меж собою: «Разумен и опытен муж сей, покличем в князи. Другим откажем, видят не стол, но застолье: старший для них закон – из ближнего душу вон». Просило вече Мирослава, и со-гласися, але немало быша соперников из нарочитых мужей, больше всего из Ольсичей. И подстерегли (его) на охоте, и обнажили мечи, он же, опытный в бранех, легко разогнал их, проучив плетью; мстити же не стал; и было всем любо. Бысть любо и другое: взял в жены дщерь ятвяжского князя, обретя надежных соседей. Рече по свадьбе: «Не токмо дикий зверь, и че-ловец, и племя усыпляет силы своя, коли нет достойного ворога. Обилие же ворогов подтачивает силы».

И спорил штодень Рогволд из-за верховьев Дуга-вы, – хотели варязи ходити повсюду, идеже прибытно торговати и ухапно грабити, – дреговичи же не пропускали без пошлин; пошлины взимали у Витьи-реки, в селище, указанном неколи Олгою в числе погостий; укрепил Витсь Мирослав прежде других градей, и, поставив новые стены 150, отдал посаднику, чем навлек порицанье от Турьского вече: было ведь еще не в обычае Дреговичей посадничати при князе. Много заботы положил Мирослав ради Менеси и Берестья; в обоих градех расстроил торги и по примеру отца освободил ремёсл на три лета от наложей и накладей. Умельцам же платил за прочность и столь же за красоту содеянного.

По смерти Святослава снова поднялись усобицы по Русьской земле. Отложились уличи, не получив от Кыевского стола вспомоги супроть печенезей; Ватичи и Запорожь отказались признати Ярополка над собою; говорили запороги: «Перст не кулак, чилига не плетень, а Кыев не Словень». Тиверь, исчерпавшись в бранех и внутренней смуте, попросилась под Волынь; и вошли волыньцы в Тиверьскую землю, и сами стали терпети от степняков, иже умножились числом повсюду. Даже запорожи покидали исконные земли, уходили со старшинами, иные на Донец, к сиверем, иные на Дон, еще иные на Купань или в Тавры, или на Дунаву; и таяла, хирела великая сила, и никто не знал, отчего отвернулись бози. Мало руси осталось по запорожским станам; которые остались, не наследовали уже былую славу. Перунов Огнь сожигал селища и грады повсюду; запустение стало уделом; шел слух, будто вопил на площе в Новгороде черный петух человечьим голосом, а в Кыеве видели рогатую свинью. Реша владыки: «Триждь себе не поверит словень, прежде (чем) возьмет в толк, от неверия (ее) слабость». И было, и поныне есть: неверие торжествует над верою, бесчестие отворяет двери христам; кто не верит Небу, не верит в себя, кто не верит в себя, тому напрасно уповати.

О тайны превращений! Живу и не знаю, жив ли еще и что знаю (о себе). Идеже прежние заветы? Иде-ясе прошлый обычай? – ужли порушен упрямой заботой о сохранении (его)? Смешались мудрецы: камо грядеши, чёловече? – вопрошают растерянно, видя с печалью, богатство сеет нищету, плеть пестует нерадивого, алчность плодит холопа, а обилие поучающих – невежество. Вещает чрево приявшего злой дух. Ва-рязи ли повинны? Вошли в Русьскую землю или Русьская земля (в них)? Разделили или разделилась? И се словы Мирослава, а судити не мне: «Варязи погубили обычай, ибо наследовали (власть) сами и понуждали наследовати».

Не порывал прежде князь с общиной, получал и терял свой смер, и людье не остерегалось молвити (князю) поперек, понеже власть была от вече, – пропустишь ли мимо уха чюжую думу, коли завтра вторят ей другие? После Святослава редко уже по Русь-ской земле спрашивали (вече) о князе; смеры и наделы обратили в отчины и не токмо не позволяли переделяти, но прирезали, постыдно отнимая у общины. И шло от макушки до пят: великий князь называет болярцеми, болярцы называют огнищанами, огнищане называют тиунами; и кто не люб выгодой или покорностию, того не возвысят; не заметили сами, как стали глядеть холопеми, и уже не кланялись князем, но падали ниц пред ними; униженье было в почете, а достоинство и честь в небрежении; новые же люди не ведали прежнего и принимали, что находили. И стали повсюду прятати желания и насилити совесть, и пропал закон, но вьявилось два разноликих: для близких судьям и для далеких судьям, и се бысть губленье началам; ложь точила человеца, и наглел пронырливый, глупел умнейший, храбрейший обращался в труса, ибо кругом находились ему ненавистники. Безмерно бысть по земле ожидание великого чуда, але не явилось: много жаждущих, да нету роющих колодези.

Серед неисчислимых обид была оскорблявшая: княжил в Кыеве не Ярополк, но Свиналд; богаче всех мужей кыевских, повсюду держал волости; сам Ярополк, нуждаясь, просил у Свиналда злато и дирхемы; одних торжных стругов, согласно Улебу, быша сорок, а скупщики и перекупщики его ходили в чюжеземье; нанимал в дружину из варязей, а из руси и словенеи мало. И было два сына у Свиналда, Мстиж и Лют; и оскорбляли обычай, умыкая чюжих жен и позоря юных дев; того же, кто искал правды, убивали. Возмущалось людие пред Ярополком, он же потворил Свинал-ду, боясь