Живой Дагестан - Владимир Д. Севриновский

Базарган Гимбатов знал, о чем говорил, – сам он в молодости успел побывать и бондарем, и столяром, и даже профессиональным танцором, одним из лучших в Дагестане. Но все же вернулся к промыслу предков, исправно кормящему даже временных «отступников».

– Будучи студентом, я зарабатывал ювелиркой больше, чем профессор, – продолжает рассказ Гимбат. – Кольца однокурсницам делал. Хоть и недешевые, но, если женщина чего-то по-настоящему захочет, для нее нет преград. В двадцать пять лет я стал директором самой крупной школы Хунзахского района. Трудился для души, зарабатывая за день в мастерской столько же, сколько за месяц в кабинете. А потом снова уехал в Махачкалу – писать в Академии наук диссертацию об особенностях питания тушканчиков в экосистемах Северного Дагестана. По рекомендациям нашей группы уничтожили двадцать четыре миллиона грызунов! Попутно открыл в городе ювелирный цех. Только через двенадцать лет после пророческих слов отца я все же вернулся к исходной точке и окончательно стал ювелиром.

Гимбат Гимбатов возглавил Гоцатлинский комбинат в непростые времена. Большинство просторных комнат до сих пор в запустении. В экспериментальном филигранном цеху выбиты окна, торчат цветные лохмотья старых обоев. Но, как и прежде, аулы мастеров поддерживают друг друга. Сувенирные лезвия гоцатлинцы изготавливают сами, а боевые – многослойные, выходящие по другую сторону рукояти, – закупают на Кизлярском заводе. Деревянные ножны порой специально вытесывают толстыми – для особой насечки, которую делают только в селении Унцукуль.

Новые времена требуют новых товаров. Медная чеканка и сосуды для воды уходят в прошлое. Зато огромным спросом пользуется канц. В рога тура порой можно влить несколько литров вина. На отделку такого гиганта уходит полкило серебра. Популярность мастера легко определить по количеству заготовок для ободков на рога. Если много – значит, он востребован.

Рисунок на большом дорогом ободке мастер делает около трех недель. Сначала вырезает штихелем орнамент под чернь. Потом на изделие наносится черная оксидная пленка. В этот момент заготовка похожа на негатив – места, которые должны стать светлыми, потемнели, зато ярко проявляются углубления нарезки. Так в них удобнее вплавлять измельченную в пыль смесь серебра, меди и свинца, обожженную в сере. После шлифовки чернота остается лишь в углублениях, и узор проявляется словно сам собой. Гоцатлинские орнаменты крупнее кубачинских, расстояния между элементами соответствуют их размеру, а гравировка гораздо глубже.

– В селении есть узкие специалисты по рогам, – объясняет Гимбат без тени улыбки. – Есть – только по кинжалам и кремневым ружьям. Есть те, кто строго на женских капризах зарабатывают, кольцах да серьгах. Но чем бы ты ни занимался, ювелирное дело – это пение души. Если у меня сумятица в голове, я буду мельчить, а если внаглую ставлю большие элементы, всем понятно – работал счастливчик. Моему внуку года нет, а он уже молотком и напильником играется. У меня инструмент вытаскивает. Настоящий мастер растет. Я за него спокоен – что бы ни случилось, ювелиры будут востребованы всегда, пока с Земли не исчезнет последняя женщина.

Сотворенные из глины

– Керамику здесь делают испокон веков. Москвы еще не было, а в Балхаре уже горшки обжигали. В мороз пахать не пойдешь, но работать надо. Вот и занимались гончаркой. Все пять-шесть зимних месяцев.

Мастерица сидит на разноцветных подушках перед вращающимся кругом, присыпанным золой. Точное движение измазанных пальцев – и у бесформенного комка глины вырастает журавлиная шея. Щипок – и готово горлышко с изящным носиком. После обжига в саманной печи автор оставит на нем свой знак, словно подпись под законченной картиной. Тонкая кисточка чертит узор из белой глины, привезенной, как здесь говорят, «из России». Беременные мастерицы порой едят ее как средство от тошноты. Сама кисть делается из ослиной гривы. Балхарки сетуют – лучше всего для этого годятся молодые животные, а местным длинноухим впору на пенсию выходить.

Вдоль стен стоят глиняные ослики и усатые джигиты – бурка распахнута на груди, из-под нее высовываются улыбающиеся детские лица. Над ними возвышаются гигантские сосуды еще советских времен – с декоративными цепями и массивными горельефами, изображающими людей и дома старинного селения. Сам Балхар точно так же высится на холме среди ущелий Акушинского района.

Гончарным ремеслом здесь занимались только женщины. Даже случайная помощь мужа каралась штрафом – виновный должен был накормить шесть человек в доме, где он нарушил адат. Мужская работа была опаснее – они отправлялись с обозами продавать горшки, доходя по горным дорогам до Чечни, Азербайджана и Грузии. Оставляли товар у кунаков и ехали дальше, а на обратном пути забирали деньги. Сейчас единственный мужчина при гончарном деле – седой Абакар. Вместе со мной он следит за мастерицей и рассказывает о нелегком ремесле горшечника:

– Сила Балхара – в хорошей глине. Сперва убирают экскаватором пласт земли. Бывает, что метра два. Потом собирают сырье вручную. Лопатой копают, тазиками подают. Тяжелый, грязный труд, зачастую – в ледяной воде. Иногда глину фасуют в мешки. Они потом несколько раз ночью замерзают, днем оттаивают – от этого комья размельчаются. Затем глину оставляют в воде на пару недель. Когда отлежится, месят ногами на брезенте. Заготовки проминают руками между колен, штабелями ставят. Если постараться, изделия получаются тонкие и прочные. Была у нас слепая женщина, которая только и могла, что месить. Ребенок за руку приводил ее – и она работала.

Гончарный круг остановился. Мастерица ловко промяла в руках колбаску глины и приладила к заготовке ручку. Еще один поворот, чтобы отделить ножом донышко от основы, – и кувшин готов. Абакар смотрит на него с одобрением:

– Бывает бледная, неинтересная керамика. Но больше всего ценится темная с красным, переливающаяся. Теперь надо обжечь, а это тоже дело непростое. Недаром мастерицы говорят: «Посуду делаем не мы, а печь». Сразу разожжешь – кувшины полопаются. Надо потихоньку. Сперва – теплым воздухом, дымом, затем горячей золой, дальше – больше… На второй день, когда жар самый сильный, посуда в печи раскаляется. Если на ней изображен аул, то кажется, будто в окнах мерцает свет. Есть два вида кизяка. Квадратный стелют и вытаптывают на крыше, а потом зимой режут топором и ставят на просушку. Им надо топить в первую очередь. Потом уже – круглым, который на стены лепят. Сейчас молодежь не хочет собирать навоз. А это наше главное стратегическое сырье!

Он сокрушенно качает головой. Дочери горшечниц и вправду не горят желанием разбираться в сортах навоза. Многие уезжают в город, а оставшиеся осваивают бизнес почище –