Записки. Из истории российского внешнеполитического ведомства, 1914—1920 гг. В 2-х кн.— Кн. 2. - Георгий Николаевич Михайловский

мог ставиться, а здесь мог. Само собой разумеется, политические взгляды людей не меняются в зависимости от «новых штатов», но манера выражения мыслей — да. Никто из присутствовавших чиновников ведомства не был настоящим «щирым украинцем», огромное большинство не знало сколько-нибудь прилично и украинского, т.е. малороссийского, языка («украинский» находился ещё в стадии формирования — im Werden[18] в буквальном смысле слова), но все на основании разных данных обеспечили себе украинское подданство и вообще полагали, что каждый русский в какой-то мере может считать себя украинцем.

Происхождение моего отца из Херсонской губернии безусловно легализовало меня как украинца, и мою фамилию местные знатоки малороссийского дворянства тотчас же произвели из казацкой старшины, которая, в свою очередь, происходила из Польши. В ответ на моё заявление, что я уж скорее поляк, так как боковая ветвь нашего рода до сих пор именует себя Михаловскими и Пажеский корпус вместе с моим братом окончил мой четвероюродный (или пятиюродный, не знаю точно) родственник Михаловский, мне было сказано, что не следует забираться так далеко да и вообще не надо к этому относиться серьёзно: сегодня — украинцы, завтра — русские. «А послезавтра?» — спросил я к неудовольствию новоиспечённых украинцев, не подозревавших, что послезавтра большинство из них станут просто «бесподданными» эмигрантами «русского происхождения».

Но, если не говорить о юмористической стороне вопроса о всеобщем украинстве, главное, что меня интересовало, — это международная ориентация, вопрос, который так горячо дебатировался в Петрограде на заседаниях комитета ОСМИДа. На это после некоторого смущённого молчания последовал ответ: «Ориентация смотря по обстоятельствам». В эпоху немецкой ориентации Скоропадскому довелось видеть Вильгельма II в Берлине и произнести речь на украинском языке, к искреннему изумлению кайзера, сразу уверовавшего в Скоропадского как в превосходного лингвиста, но это всё, видите ли, была «проформа», якобы необходимая для «спасения России». Теперь немцы уходят — и слава Богу. Немецкая ориентация была необходима, чтобы спасти огромный цветущий, несомненно, русский край от большевизма, но это отнюдь не его программа, и «украинство» не имеет никакого отношения к Германии. Напомнив об известной делегации к Вильгельму II в 1915 г. львовских украинцев, которые заявили, что «независимая Украина может возникнуть лишь в результате победы Германии», я сказал, что не могу не провести параллели между визитом Скоропадского в 1918 г. и львовскими украинцами в 1915 г., так как война ещё не кончена.

Ответ я получил неожиданный: в 1915 г. «не было большевизма». Таким образом, наличие большевизма служило оправданием для образования новой «украинской национальности», для явного расчленения России, каким было образование «украинского государства», и, наконец, для радикальной перемены международной ориентации. Думаю, что не ошибусь, назвав этот аргумент подсознательным психологическим элементом всех самых диких решений, принимавшихся ещё так недавно русскими людьми, чей патриотизм не вызывал ни малейших сомнений. Борьба с большевизмом оправдывает все средства, как бы убийственны для России и русского народа в целом они ни были, — вот лейтмотив всей правительственной мудрости белого движения. Я имел возможность наблюдать это впервые на Украине осенью 1918 г., а потом и в других белых центрах.

Возвращаюсь к вопросу о германской ориентации, которая теперь, по словам такого умного и опытного дипломата, как И.Я. Коростовец, должна была быть просто «снята с повестки дня». На немецкую помощь ввиду поражения Германии нельзя больше рассчитывать, и, следовательно, украинское правительство вольно искать себе опору вне Германии. Так как никто из присутствовавших (и это делало им честь) не сомневался, что правительство гетмана Скоропадского не может существовать без иностранной помощи, то задача заключалась лишь в том, чтобы заменить «германскую оккупацию союзной». Вопрос был поставлен совершенно чётко, и И.Я. Коростовец сказал мне, что рассчитывает на моё юридическое содействие, чтобы «оформить» в международно-политическом отношении эту союзную оккупацию, дабы не заплатить за неё слишком дорого. Впрочем, усмехнулся он, когда речь идёт о большевиках, то вообще нет такой цены, которую Россия не заплатила бы.

Признаюсь, я, при всём моём антибольшевизме, видел совершенно ясно: при таком настроении союзники могут с нами сделать всё, что им будет угодно. Вспомнил я в этот момент и то, как, проходя как-то весной 1918 г. мимо французского посольства в Петрограде, услышал от выходившей группы секретарей, которые тогда ещё не уехали с Нулансом из Петрограда в Вологду, следующую знаменательную фразу: «Et bien, c’est nous qui serons les Variagues»[19]. Союзники в качестве «варягов» — вот поистине волшебная перемена декораций, и всё тот же Скоропадский, который умилял Вильгельма II своим молниеносным постижением украинского языка, теперь будет очаровывать Пуанкаре и Ллойд Джорджа безупречным французским и английским, беседуя на темы о русско-французском союзе и русско-английском боевом товариществе.

Это казалось мне в высшей степени нелепым, и я прямо сказал Коростовцу, что удивляюсь, как элементарное политическое чутьё не заставляет его отвергнуть саму мысль о том, будто союзники могут начать переговоры о «союзной оккупации» с таким человеком, как теперешний гетман, который так далеко зашёл в своём германофильстве, что лично отправился к Вильгельму II. При этом я сослался на Чарыкова, который всё время имел возможность следить за союзной прессой и знал, как французское и английское общественное мнение относится к Скоропадскому.

Тихим голосом (иначе о таких вещах было опасно говорить) я сказал, что радикальную перемену в международной ориентации считаю возможной лишь при условии, что уйдёт Скоропадский и люди, непосредственно с ним связанные. Без этого союзники ни в коем случае не пойдут на серьёзные переговоры. «Вы ошибаетесь, — отвечал мне Коростовец, — союзники не только пойдут, но уже пошли. Переговоры идут полным ходом, союзники вынуждены (Иван Яковлевич сделал ударение на этом слове) говорить со Скоропадским, какие бы чувства они к нему ни питали, в противном случае — либо большевики, либо петлюровцы, что то же самое, поскольку петлюровцы капитулируют перед большевиками!»

По словам Коростовца выходило, что, с одной стороны, союзники «вынуждены» говорить со Скоропадским, и только с ним, а с другой стороны, и Скоропадский после победы союзников «вынужден» говорить с ними, и только с ними, потому что самостоятельно, без иностранцев держаться не может. С этим я не мог согласиться и указал на разницу между «вынужденностью» обращения Скоропадского к союзникам и обращения последних к Скоропадскому, проведя аналогию с позицией германского правительства в Советской России, не пожелавшего свергнуть большевиков, несмотря на полное идеологическое расхождение с ними. Ведь трудно вообще думать о возможности оккупации Украины союзниками. С моей точки зрения, союзники так же индифферентно отнесутся к этой затее, как немцы после