Традиции & Авангард. №2 (9) 2021 - Литературно-художественный журнал

Ганс. Я пойду прогуляюсь.

Отец. Куда ты собрался? Ты же только пришел.

Ганс. Мне нужно побыть одному.

Отец. Одному? Что значит – побыть одному? У тебя есть целая комната, ты в ней, кажется, один.

Ганс. Мне нужно просто спуститься к реке и подумать.

Отец. То есть ты хочешь уйти прямо сейчас? Нет, я тебя не отпускаю.

Ганс. Я вернусь, папа.

Отец. Вернешься?

Ганс. Сегодня – да. Я вернусь.

Отец. Когда?

Ганс. Через два часа. А может быть, и раньше.

С этими словами Ганс поцеловал руку отцу и вышел.

Отец. Ничего не понимаю… Ему нужно побыть одному. А зачем человеку быть одному? Разве Господь создал человека для того, чтобы он был один? В наше время мы бежали от одиночества, одинокие люди вызывали всяческое подозрение. А теперь они все хотят быть поодиночке. В какое страшное время мы живем…

7

По узкой тропинке Ганс спустился к реке. Он подошел к самому ее берегу и долго смотрел на течение воды. Никто никогда не узнает, о чем он думал в этот момент. Ганс уже собрался было уходить, как вдруг за его спиной прозвучал тихий голосок.

Анни. Вы сегодня не поете?

Ганс обернулся и увидел перед собой Анни. Она стояла на таком расстоянии, что в этот раз он мог хорошенько рассмотреть ее лицо. На Ганса смотрела белокурая чуть курносая девочка с веснушками на щеках. В ее лице, казалось, не было ничего величавого, ничего такого, что отличало бы ее от соседских девчонок. Под пристальным взглядом Ганса Анни смутилась, и ее щеки залило румянцем, какой бывает только у тонкокожих людей. Ганс понял, что смотрит на девочку слишком долго, и потому поспешно отвел глаза.

Ганс. Нет, сегодня я не пою.

Анни. А вчера вы так хорошо пели…

Ганс. Извините нас за вчерашнее. Мы вовсе не хотели вас напугать…

Анни. Ничего. На самом деле это я – трусиха…

Ганс. На вашем месте я бы тоже испугался…

Анни. На самом деле я не очень сильно испугалась…

Тут Анни впервые улыбнулась.

Анни. По крайней мере, не до смерти… Знаете, я так долго слушала ваши песни, сидя на террасе, что выучила их почти наизусть. И я подумала, что не может человек с таким голосом быть опасным преступником. Наверное, если вас помиловали, вы не самый пропащий человек…

Ганс. Вы правда считаете, что на виселицу отправляют только пропащих?

Анни. Не знаю… Мне так казалось…

Ганс. Каждую неделю они вешают недовольных, объясняя это борьбой с крысами!

Анни. Но что поделать, если эти люди кормят крыс?

Ганс. Вы видели в своей жизни хоть одну крысу?

Анни. Если честно, то нет.

Ганс. И я нет. Так ли уж страшны эти крысы, как об этом говорят?

Анни. Тогда зачем же они вас вешают? То есть не вас, а их…

Ганс. Им не нравятся наши лица.

Анни. А что не так с вашим лицом?

Ганс. Оно выглядит слишком умным.

Анни. Я вас не понимаю…

Ганс. И не поймете. Ведь вы росли совсем в другом мире. В вашем мире не было ни бедности, ни невзгод. Ваши родители не продавали дом, чтобы выучить вас и сделать из вас человека; когда вы болели, по первому зову к вам приходил доктор; вы никогда не считали последние копейки, чтобы купить немного муки. В вашем мире все правильно и хорошо: белое – это белое, черное есть черное, в тюрьмах сидят только плохие люди, ордена получают только хорошие.

Анни. Не думайте, что я такая дура. Я знаю, что в нашем городе очень много бедности. Я раздаю милостыню нищим на каждый церковный праздник.

Ганс. Конечно, ведь вы же святая!

Анни. А вы – хам!

Глаза Анни сверкнули гневом.

Ганс. Не обижайтесь на меня, я не хотел вас обидеть…

Анни. Разве я виновата в том, что родилась в семье Бургомистра, а не простого рабочего? Так распорядился Бог, а не я.

Ганс. Как вы легко себе это объясняете!

Анни. Если хотите, я вообще уйду!

Ганс. Нет, почему же… Я это место не купил.

Анни насупилась и принялась обиженно смотреть на воду. Наконец она сбивчиво заговорила.

Анни. Но поймите, я и вправду переживаю за наш город. Я знаю, сколько людей в нашем городе страдают и нуждаются. Я делаю все, что в моих силах: раздаю еду по праздникам, жертвую деньги в общество попечителей сиротского дома. Но чем я могу пожертвовать еще? Я не хочу уходить в монастырь и надевать на себя власяницу только потому, что родилась дочерью Бургомистра.

Ганс. Никто вас и не заставляет. Просто поймите, что не все, кто восходят на эшафот, преступники и пропащие люди…

Анни. Это я, кажется, понимаю… Почему вы здесь один?

Ганс. Пришел подумать о своей жизни.

Анни. Я тоже часто думаю о жизни.

Ганс. И к каким выводам приходите?

Анни. Что жизнь – грустная штука. Я все время в доме одна. У меня нет подруг. Ни одной. Девочки, с которыми я могу дружить, кажутся мне скучными. А на улицу без присмотра меня не выпускают. Я думала раньше, что было бы здорово влюбиться в кого-нибудь, но сейчас я поняла – лучше не влюбляться понапрасну, ведь отец все равно выдаст меня замуж за того, за кого посчитает нужным.

Ганс. Да уж… Невеселая перспектива.

Анни. Иногда мне хочется сбежать из дома с первыми заезжими циркачами…

Ганс вскинул голову и вопросительно посмотрел на Анни.

Ганс. Это моя мечта.

Анни. Нет, моя. (Пауза.) А вы тоже об этом мечтаете?

Анни и Ганс посмотрели друг на друга и счастливо засмеялись.

Анни. А еще я мечтала бы самой отправиться в лавку… Да только меня там непременно узнают. Поэтому если я куда-то и сбегаю, то только сюда.

Ганс. Хотите, мы с ребятами что-нибудь придумаем?

Анни. Что, например?

Ганс. Например, сошьем вам парик и бороду…

Анни захохотала.

Анни. Бороду! Вот такой длины!

Ганс. Ага! И все будут принимать вас за старичка!

Анни. А я буду говорить вот таким голосом: «А выдайте мне, пожалуйста, булку хлеба и крынку молока!»

Анни и Ганс сели на траву.

Ганс. Вы не испачкаете свое платье?

Анни. А! Даже если и заметят, мне принесут новое.

Ганс. Не слишком-то вы цените труд тех, кто на вас работает.

Анни. Можно подумать, вы сами стираете свое