Оды и некрологи - Борис Дорианович Минаев

посвящают в рыцари, дают тебе, там, не знаю, меч, шлем, латы, ты участвуешь в турнире, перед тобой разыгрывается сцена из Вальтер Скотта, тебя на хрен убивают, ну я не знаю! – кричал Саша в изнеможении. – Ну неужели это непонятно? Ну включи фантазию!

– Понятно-понятно, – успокаивал его я. – Ну то есть на каждый день у тебя будет свой сценарий.

– Да нет! – заходился Калашников, бил себя ногой по ноге, прыгал на месте, стучал кулаками по столу. – Нет! НЕ БУДЕТ СЦЕНАРИЯ! Сценарий родится спонтанно. Спонтанно, понимаешь?

– Не знаю, – неуверенно говорил я. – Откуда ты столько сюжетов наберешь?

– Ладно, сейчас не время, потом объясню, – говорил Калашников и, раздраженный моей тупостью, убегал в московскую ночь.

В его мечтах и фантазиях о Театрограде время двигалось непрерывно и вместе с тем как бы скачками – из далекого будущего, то есть из космоса, в наши дни и опять в будущее, которое внезапно превращалось в прошлое. Каждый день пришедшие зрители заново решали, где им жить, определяя свою жизнь вплоть до мелочей – одежды, пищи, цветов флага, и, разумеется, каждый из них был членом городского совета, имея голос в решении этих насущных задач. Потом я увидел что-то подобное в компьютерной игре. Но у Саши вместо нарисованных человечков должны были делать все это совершенно живые люди. И их дети.

На картинках проект выглядел скучновато – какие-то стены, башенки, тут и там возникали какие-то фальш-фасады и простенки, но Сашу это не смущало, он был страшно доволен тем, что ему сделали настоящий архитектурный проект, подвели техническое обоснование, составили смету, и теперь, помимо остальных документов, которые он носил в новеньком кожаном дипломате, обернутого в целлофан «Огонька» с той самой красивой обложкой, кроме проспектов и буклетов, он еще обязательно таскал с собой этот архитектурный проект, бережно его разворачивал и всем показывал.

* * *

Наступило 1 сентября 1992 года, и мой старший сын Митя пошел в школу. Это было трудное решение, потому что в обычную советскую школу мы его отдавать не рискнули. Казалось, что жизнь вокруг так меняется, что и школа для ребенка должна быть другой. Открывались новые альтернативные заведения, и в одно из них он поступил – это был так называемый «лицей на Воробьевых горах», в знаменитом здании Московского городского дворца пионеров, этот лицей был создан на основе кружков гуманитарной направленности – фольклорного, исторического, литературного etc.

Для того чтобы Митя мог ходить в этот лицей, ему потребовалось переехать к бабушке на Академическую. И жить несколько лет с ней. Трудность решения состояла именно в этом, и когда Митя первого сентября проснулся, настроение у него было просто ужасным. У меня тоже все дрожало внутри, я не знал, чем ему помочь и какие слова сказать.

Мальчик в белой рубашечке, в новеньких брючках стоял передо мной с дрожащими губами и чуть не плакал.

В этот момент в дверь позвонил Калашников. Было примерно восемь утра.

– Так! – громогласно сказал он, стоя на пороге. – Это что еще за траур?

У меня просто от сердца отлегло. Я вдруг вспомнил, что накануне вечером по телефону поделился с Калашниковым своими горестями, и он сказал, что ерунда, он приедет и отвезет ребенка в школу на «мерседесе». Будет совсем другой коленкор.

Я не поверил, а оказалось правдой.

Мы вышли из подъезда, Ася с цветами, я держал Митю за руку, сзади болтался ухмыляющийся Калашников. У подъезда стоял старенький, но до блеска надраенный зеленый «мерседес».

– Откуда ты его взял? – оторопело спросил я.

– Какая тебе разница! – заорал Калашников. – Залезай! Опаздываем!

Митя даже улыбался в дороге.

* * *

Шло время. Обложка «Огонька» по-прежнему работала, немного помогая Калашникову в его разнообразных делах.

– Слушай, ты не можешь достать мне второй такой журнал? – спросил он меня однажды, как всегда при важном разговоре слегка краснея и зеленея одновременно, а глаз его при этом наливался каким-то ярко-желтым цветом.

– Зачем?

– Я уже не могу, неудобно показывать, этот истрепался совсем.

Я пожал плечами.

– Попробую, ладно.

Надо было просто украсть из редакционной подшивки, но я не решился. Тем не менее Калашников обзавелся «дублем», но и дубль вскоре пришел в негодность от слишком частого употребления – залохматился по краю. Саша заходил в кабинеты Министерства культуры, в Верховный Совет и Госдуму, в Министерство строительства, в Администрацию Президента, да куда угодно. Впрочем, этот дар открывать все двери был у него и до «Огонька» с обложкой.

* * *

…Однажды он так сумел дойти до Фонда культуры на Гоголевском бульваре, куда каждый день ездила на работу Раиса Максимовна Горбачева.

– Ну вот представляешь? – говорил он. – А если бы в этот момент у меня был «Огонек» твой? А? Представляешь, какой был бы эффект? Эх, поспешили вы скидывать Горбачева.

Однажды он пришел ко мне поздно вечером на Аргуновскую с каким-то молодым человеком. Молодой красивый грузин отказался от вина и коньяка, пил минеральную воду и застенчиво улыбался.

– Ты понимаешь, что это за человек? – оглушительно шептал Калашников на всю квартиру. – Он так театру помог, ты себе просто не представляешь… Ты обязательно должен о нем написать. И о его фирме. Гоша, прости, как твоя организация называется?

Грузин краснел и отмахивался.

– Я вас очень прошу, – обращался он ко мне, – не обращайте на Сашу внимания. Я это делаю по велению души.

В моей голове сразу возникали разные ассоциативные цепочки – что там за бизнес, что за компания, долго ли проживет этот милый Гоша в криминальной Москве, и не попадет ли сам Калашников в перестрелку – а кто ж его знает…

Вежливо попрощавшись, Гоша ушел, а я строго переговорил с Калашниковым.

– Пойми… Я пиаром не занимаюсь. Это другая профессия.

– А как я, по-твоему, Театроград построю? – просто ответил он.

…Словом, ради своей мечты Калашников был готов на многое.

Например, он стал местным депутатом, с гордостью показывал мне значок Кузнецкого городского совета.

Теперь он заседал на сессиях, вносил законопроекты, выступал перед избирателями.

Я думаю, избиратели были совершенно потрясены, с его-то способностями Саша вполне мог бы сделать себе политическую карьеру – проблема была в том, что он говорил везде только о Театрограде.

Если еще в начале 1990-х, потрясая нашим «Огоньком», Саша смог выбить из директоров городских предприятий какие-то деньги на «нулевой цикл» и даже вырыть огромный котлован, то потом все застопорилось. Котлован залило водой.

Пошли статьи в местных газетах, о том, что в парке должны гулять дети, что деньги небось все украли, и вообще кто он такой, этот подозрительный Калашников, какова его общественная позиция в наши трудные дни? Патриот ли он вообще?

Саша смеялся, когда показывал мне эти статьи, но они,