Совращенный поселянин. Жизнь отца моего - Никола Ретиф де ла Бретонн

много радостей и я без удержу предаюсь им. Да, ты прав, надо наслаждаться жизнью. Пользоваться благами, которые ниспосланы нам богом, не значит быть нечестивцем; такое рассуждение может, правда, завести далеко, но ты, дорогой ментор, свое изумительное искусство пренебрегать щепетильностью сочетаешь с мудрой осторожностью, посему я всецело доверяю тебе и считаю, что знакомство с тобою — великое благодеяние, которым я обязан отцу д’Аррасу, нашему общему другу, и вместе с тем величайшая удача, вытекающая из моего брака с твоей очаровательной кузиной. Не будь тебя, я совершил бы величайшую глупость, упустив невесту с приданым в двадцать пять тысяч экю{12}. Кстати, правда ли, что ее мать и старшая сестра собираются постричься, чтобы я не раскаивался в жертве, которую им принес? Если они опасаются быть мне в тягость, то напрасно, я не из жестоких; тех, кто меня любит, и я люблю. Но пусть решают сами. Когда Манон освободится от бремени, я, думается мне, буду любить ее так же, как если бы ничего и не случилось. Твои взгляды, любезный ментор, превосходны, я ценю их теперь еще больше. Право же все это бредни и предрассудки. Ты мне рассказал о многих женщинах, которые оказались в таком же положении, как и моя жена, причем покой их супругов отнюдь не нарушался, рассказал о множестве девушек, поклонники коих воображают, будто они — Лукреции, поведал о том, как изо дня в день утрачивается невинность и как она вновь возрождается из пепла! Так что мне, воистину, не следует чересчур сокрушаться о моей маленькой беде. И именно тебе, любезный ментор, я обязан этой безмятежностью...

А знаешь ли, ты все-таки нехороший! Жена моя не поблагодарит тебя за совет, который ты мне даешь. Однако твоя мысль об отмщении «око за око», действительно, занятна ... А я-то воображал, что ты друг Лежебоки (так мы зовем его между нами, ибо он раздвигает шторы не раньше одиннадцати). Но ты мне отвечаешь: «Да разве у него могут быть друзья? Этот человек живет только для себя, все окружающее приносит в жертву себе, хочет, чтобы все служило лишь его утехам...» Да, таков и есть господин Парангон. Жена его здесь — она не пожелала расстаться с Юрсюлей — и Тьенетта тоже здесь. Знаешь ли, — несмотря на твои шуточки, которые я считаю не слишком неуместными, — моя очаровательная возлюбленная внушает мне веру в добропорядочность женщин ... А что ты имел в виду намедни, когда в ответ на мои слова о ее привязанности к Юрсюли, стал ехидно посмеиваться? Признаюсь, я тебя не понял. Но, как бы то ни было, благоговение, которое я питаю к госпоже Парангон, меня самого радует; мое уважение к добродетельной Колетте С*** столь беспредельно, как моя любовь к Манон.

Не скрою, любезный друг: семейное торжество и сопутствующее ему веселье пробудили во мне чувственность. И ты ни за что не догадаешься, какой предмет избрал для этой цели Амур! Речь идет об обольстительной красотке, девушке скромной, простодушной и целомудренной, с венком на голове, — словом, о моей невестке. Я ни минуты не помышлял чего-то добиться от той, что предназначена брату (я содрогаюсь при одной мысли об этом, но она мне приглянулась), мне доставляло бесконечное удовольствие танцевать и беседовать с нею. Я поцеловал ее всего лишь разок, ибо почувствовал, что делаю это с излишней страстью. Не вздумай проболтаться об этих безрассудствах моей жене; впрочем, я быстро остыл. Среди прочих родственников, приглашенных на свадьбу, оказалась девушка из матушкиной деревни, к которой я некогда был неравнодушен; она приехала очень поздно. Жених встретил ее, а позаботиться о ней в дальнейшем поручил мне. Я обращался с ней как со своей старой пассией. Кузина — прелесть; она стройная, взгляд у нее скорее нежный, чем живой, ротик маленький, свежий; она весела и простодушна; грудь у нее еще не вполне развилась, зато такой красивой ножки я просто не видывал. Ей только что минуло шестнадцать. Она не румяная, но лицо ее — как бы чарующий набросок, и кажется, будто она ожидает только любви и ее утех, чтобы расцвести и зарумяниться. Именно этим чаяниям я и намерен пойти навстречу, мой добрый и верный ментор. Право же, следовало бы пожелать Телемаху{13}, чтоб его Ментор был похож на моего; мадемуазель Эвхариде это пошло бы на пользу, чего нельзя сказать об Антиопе! Однако действовать мне надо с величайшей осторожностью, сам понимаешь с кем я тут обязан считаться: с родителями, а еще больше — со старшим братом (перед которым мне еще долго предстоит таиться), и, наконец, с госпожой Парангон; ее уважения я боюсь лишиться больше, чем всякого другого. Все, однако, идет довольно успешно, благодаря неопытности моей юной жертвы, а также благодаря остаткам былого доверия, которого я в прошлом вполне заслуживал. В следующем письме дам тебе более пространные сведения. Прощай, папаша!

ПИСЬМО XL

ОТ ТОГО ЖЕ К ТОМУ ЖЕ

Это письмо относится к числу тех, которые я изъял бы, если бы не надлежало показать постепенное развитие порочности. Эдмон в нем рассказывает о том, как он совратил нашу кузину

С маленькой кузиной покончено, любезный ментор. Что за прелесть деревенские девушки! Их простота прямо-таки чарует, к тому же тут срываешь самый что ни на есть бутон! Таков мир, — как ты сказал однажды, — одно потеряешь, два найдешь. Только дураки огорчаются. Ведь тот, кому достанется эта девушка, окажется в таком же положении, в какое поставил меня Лежебока. Нашла коса на камень! Спасайся, кто может! Вывернусь, как сумею! Я мог бы нагромоздить тут поговорок побольше, чем Санчо Панса, и все они одна другой утешительнее. Верный друг — сокровище, и ты — лучшее тому доказательство: о проказах своих будем сокрушаться, когда состаримся, не так ли, дружище?

Как сейчас увидишь, маленькая кузина сдалась с непередаваемой грацией. Вчера вечером, когда все разошлись по своим углам, а мой дорогой братец занялся тем, чтобы его целомудренная и прекрасная половина перестала зваться девушкой, я не стал зря терять времени и, пока он упивался дозволенными радостями, я искал радостей запретных. Я проводил маленькую Лору в ее комнату и удалился, предоставив ей улечься в постель, но попросил ее не гасить свечу, потому что другой у меня нет. Она поспешила раздеться, чтобы мне не пришлось долго ждать. Управившись с ночным туалетом, она крикнула мне: — Кузен, я легла. Возьмите свечу.