Интеллектуалы древней Руси. Зарождение соблазна русского мессианизма - Игорь Николаевич Данилевский

Подобные прочтения вводной части «Послания» принципиально не поддаются проверке и доказательству. Это догадки, базирующиеся на общем впечатлении, которое произвел на того или иного исследователя анализируемый текст. С ними можно соглашаться или не соглашаться, но аргументы, на которых они основываются, по большей части субъективны.

Можно ли найти более надежные основания, которые позволили бы прояснить смысл начальной части «Послания» Даниила Заточника? Попытаемся это сделать.

Как и все прочие древнерусские повествовательные тексты, произведение Даниила Заточника имеет несколько смысловых уровней. Буквальное значение его — лишь внешняя их оболочка. Для исследователя, который остановился на дословном прочтении, основная мысль, ради которой и был создан текст, оказывается скрытой. Автор же отсылал читателя к «памяти контекста» приводимых цитат. Образованной аудитории, видимо, были известны полные варианты источников заимствований или аллюзий Даниила. С их помощью открытый текст дополнялся текстом латентным. Прямые цитаты подразумевали единственное, вполне конкретное продолжение. Намеки же могли ассоциироваться сразу с несколькими исходными сочинениями. Это придавало произведению дополнительную смысловую глубину. Так реализовывался сформулированный знаменитым литературоведом Юрием Михайловичем Лотманом (1922–1993) принцип многоярусной семантики, присущий древнерусской литературе. Скрытое от непосвященных глаз продолжение написанного позволяло читателям, «с преизбытком насытившимся книжной сладости», довольно точно воспроизводить смыслы, подразумевавшиеся автором.

Очевидно, что «Послание» Даниила Заточника построено из фрагментов предшествующих произведений, которые в новом сочетании порождали новые смыслы. Правда, как отмечал в свое время П. П. Миндалев, все конкретно-исторические построения при этом «теряют свой смысл». Зато благодаря «центонности»[33] этого произведения мы получаем совершенно иную информацию: о чем думал автор, какие мысли он пытался донести до своих читателей. «Послание» является классическим примером центона: оно практически целиком состоит из цитат, являясь в то же время вполне оригинальным произведением, имеющим замысел, сюжет и достаточно четкую структуру. То, что высказано в нем непосредственно, «оказывается отчасти полезным, но еще более — затемняющим суть, подобно жалобам пациента на приеме у лекаря», как писал известный специалист по итальянскому Возрождению Леонид Михайлович Баткин (1932–2016). Обращение же к полным текстам цитируемых фрагментов может помочь гипотетически восстановить «внутренний монолог» Даниила — «ход и ритм сознания именно так, как это происходит в уме персонажа», как определял это понятие американский литературный критик Мейер Ховард Абрамс (1912–2015).

С этой целью проанализируем приведенный фрагмент пофразно:

1. «Вострубим, яко во златокованыя трубы, в разум ума своего и начнем бити в сребреныя арганы возвитие мудрости своеа. Востани слава моя, востани в псалтыри и в гуслех».

Этот текст традиционно напрямую связывают с жизненным опытом Даниила.

Так, Д. В. Айналов, который считал, что «метафорическое вступление Даниила имеет все черты строго-реальной действительности», писал:

Трубы, органы, свирели навеяны в «Слове» Даниила княжескими играми и потехами, участником которых был он сам, сам ставши славным игрецом на гуслях. Только таким пониманием приступа можно хорошо объяснить и следующую непосредственно за приступом фразу: «Востани слава моя (в) псалтыри и (в) гуслях».

С такой точкой зрения был согласен Д. С. Лихачев:

За этим метафорическим вступлением еще Д. В. Айналов отметил черты реальной действительности. Псалтирь слишком явно сбивается на скоморошьи гусли <…> Не об этих ли скоморошьих гуслях идет речь и в дальнейшем: «Гусли бо страяются персты (настраиваются, наигрываются пальцами), а тело основывается жилами»; «гусли строятся персты, а град нашь твоею державою». Из всех упоминаемых профессий именно скоморошьей уделено в «Молении» наибольшее внимание.

Другими словами, по мнению одного из самых авторитетных специалистов по древнерусской литературе, в первых строках своего произведения Даниил сообщает о том, что он когда-то принимал участие в княжеских «играх и потехах» и отлично играл на гуслях, будучи едва ли не учеником скоморохов. Зачем он это заявляет, остается непонятным.

Между тем упоминание гуслей вряд ли свидетельствует о том, что Давид учился у древнерусских скоморохов. Славянский перевод Библии тоже все время «сбивается» с псалтири на гусли: последние упоминаются в славянских переводах библейских текстов в полтора раза чаще псалтири (38 и 25 раз соответственно). И связано это, видимо, не с тем, что авторы Книги Бытия, 1-й, 3-й и 4-й книг Царств, Псалтири и Книги Иисуса сына Сирахова, а также пророки Неемия, Исайя, Даниил, Амос и Иоанн Богослов писали под влиянием «княжеских пиров и потех». В перечисленных случаях мы имеем дело с прямыми цитатами, поэтому всякие рассуждения о древнерусских «реалиях», навеявших их, теряют смысл. Цитируя библейские тексты, Даниил явно апеллировал к памяти контекстов, из которых эти фрагменты были позаимствованы, а не к обыденным впечатлениям своих читателей.

Впрочем, справедливости ради следует признать, что в случае, когда Даниил упоминает пальцы, которыми настраиваются гусли, он действительно «сбивается» с псалтири, поскольку это явная переделка 151-го псалма: «персты мои настраивали псалтирь» (Пс 151: 2).

Совсем иначе понял первую фразу «Послания» Р. Пиккио. Он вполне справедливо полагал, что Даниил в данном случае обращается не к собственным воспоминаниям, а цитирует Псалтирь: «Хвалите Его со звуком трубным, хвалите Его на псалтири и гуслях. Хвалите Его с тимпаном и ликами, хвалите Его на струнах и органе. Хвалите Его на звучных кимвалах, хвалите Его на кимвалах громогласных» (Пс 150: 3–5). Исследователь, однако, не обратил внимания на то, что в 150-м псалме возносят хвалу Всевышнему за выход из трудной ситуации.

Возможно, Даниил отсылал свою аудиторию также к 32-му псалму, который традиционно читают, чтобы получить защиту от зла, идущего от людей, а также чтобы справедливость пришла в дом, где она была попрана: «славьте Господа на гуслях, воспевайте Его на десятиструнной псалтири» (Пс 32: 2).

Кроме того, по мнению Р. Пиккио, «„серебряные арганы“, кажется, содержат намек на „серебряный язык“ праведника», а «разум ума своего» отсылает к тексту: «Уста мои изрекут премудрость, и размышления сердца моего — знание. Приклоню ухо мое к притче, на гуслях открою загадку мою» (Пс 48: 4–5).

Продолжение этого псалма может дать ключ к пониманию нынешнего состояния Даниила: «для чего бояться мне во дни бедствия, когда беззаконие путей моих окружит меня?» (Пс 48: 6). Этот текст традиционно читают, если нужно утешение в беде, когда человека преследуют горести и скорби, ставшие результатом его нечестивых деяний.

Как полагал П. П. Миндалев, в данном случае мог подразумеваться и такой текст: «Радостно пойте Богу, твердыне нашей; восклицайте Богу Иакова; возьмите псалом, дайте тимпан, сладкозвучные гусли с псалтирью; трубите в новомесячие трубою» (Пс 80: 2–4). Он призван напоминать, что человек сам создает себе трудности из-за лени и неверия. И этот псалом принято читать для облегчения участи бедствующих.

2. «Востану рано, исповем ти ся. Да разверзу в притчах гаданиа моя и провещаю в языцех