Изамбард Кингдом Брюнель - L. T. C. Rolt

себе его не интересовало, а как ремесленник в своем творчестве. Именно для того, чтобы удовлетворить свою признанную "любовь к славе, или, скорее, к одобрению", он наделил свою жену тем же великолепием, которое отличало его великие инженерные работы.

В 1848 году он приобрел дом, примыкающий к Дюк-стрит, 18. На первом этаже он расширил свои офисы, а наверху устроил большую столовую, которая стала известна как "Шекспировская комната", потому что стены были украшены сценами из пьес, которые он заказывал у известных художников того времени и которые включали часто воспроизводимую "Титанию" Ландсира. Похоже, что господствующая мода к этому времени притупила его хороший вкус, во всяком случае, в том, что касается внутреннего убранства, поскольку воображение разрывается при описании этой столовой с ее чрезмерно сложным подвесным потолком, стенами, обшитыми штукатуркой и имитирующими дуб, венецианскими зеркалами и красными бархатными шторами, массивным обеденным столом, шатающимся, как Атлас, под тяжестью чудовищных позолоченных центральных и боковых предметов, подаренных компанией Great Western Railway Company. Возможно, эта демонстрация великолепия à la mode понравилась Мэри больше, чем ее мужу, который так редко бывал дома, чтобы увидеть ее.

Жизнь Мэри была похожа на жизнь жены морского капитана, и она, как правило, царствовала на Дюк-стрит в одиночестве, практически не принимая участия в повседневной жизни мужа, за исключением таких торжественных случаев, как открытие нового участка железной дороги. Когда слава Брюнеля распространилась на континенте и его попросили провести изыскания двух итальянских железнодорожных маршрутов - линии от Флоренции до Пистойи и трансапеннинского маршрута между Генуей и Алессандрией, он несколько раз брал Мэри с собой за границу. Но она оказалась равнодушной спутницей, настаивая на том, что от созерцания гор у нее кружится голова, и с очень плохой грацией перенося мелкие несчастья и досады, неотделимые от континентальных путешествий того времени. В 1842 году, когда она не смогла сопровождать его через Ла-Манш, , он, похоже, нашел в своем шурине Джоне Хорсли более подходящего компаньона.

На Дюк-стрит у Мэри родилось трое детей: Изамбарда, Генри Марка и Флоренс Мэри. Изамбард был нежным ребенком, родившимся с небольшой деформацией ног. Это можно было исправить в младенчестве с помощью небольшой хирургической операции, но Мэри испытывала ужас перед хирургией, который был так распространен среди женщин ее поколения, и с характерным упрямством хвасталась, что никогда не позволит ножу коснуться ее детей. В результате ее старший сын на всю жизнь остался частичным калекой. Не проявив склонности к инженерному делу и став впоследствии юристом, первенец Брюнеля, к сожалению, разочаровал его, хотя он никогда не изменял ему и заслужил преданность мальчика своей добротой. Генри Марк, напротив, привел отца в восторг, проявляя живейший интерес к его занятиям. Он продолжил семейную профессию и в конце концов вступил в партнерство с сэром Джоном Вулфом Барри, проектировщиком Тауэрского моста. К сожалению, ни один из сыновей не имел потомства, и вместе с ними угасла мужская линия Брунелей. Дочь Брунеля Флоренс, вышедшая замуж за Артура Джеймса, выпускника Итона, продолжила род.

О том, что Брюнель всегда очень любил детей, свидетельствуют многочисленные упоминания в его ранних дневниках о маленьком племяннике Бенджамине Хоусе, "Маленьком Бене", как он называл его, чтобы отличать от отца. Несмотря на свою занятость, он приезжал навестить Малыша Бена в его школе или разыгрывал из себя снисходительного дядю, приглашая его на угощения в Лондон во время каникул. Неудивительно, что, когда он уезжал в свои частые командировки, дети с нетерпением ждали его возвращения. Пока Мэри в грозном виде восседала в своей элегантной длинной гостиной, дети в своей детской с нетерпением ждали знакомых шагов, которые по две ступеньки поднимались по неглубоким пролетам широкой лестницы восемнадцатого века. И тогда они были уверены, что через несколько минут в гостиной он будет с ними, чтобы организовать какую-нибудь замечательную детскую игру или развлечь их фокусами, как это делал их дедушка, когда папа был маленьким мальчиком.

Именно во время одного из этих детских развлечений произошел единственный инцидент, серьезно нарушивший спокойствие Дюк-стрит. Выполняя один из своих трюков, Брюнель случайно проглотил полусотенную монету, которая застряла в его дыхательной трубе и поставила его перед непосредственной угрозой смерти от удушья. Был вызван выдающийся хирург сэр Бенджамин Броуди, и после тревожного совещания, в котором принял участие и сам пациент, было решено провести операцию трахеотомии с помощью ужасающего инструмента длиной почти два фута, который стал известен в профессии как "щипцы Броуди", хотя Брюнель сам разработал их. Операция оказалась неудачной. Когда щипцы были введены через разрез в дыхательной трубе, Брюнель обнаружил, что не может дышать, и от попытки найти монету пришлось отказаться, оставив его в худшем состоянии - с раной в горле. В таком тяжелом положении, когда лучшие медицинские мозги того времени потерпели поражение, Брюнель призвал на помощь свои собственные инженерные способности в виде центробежной силы. Он быстро набросал простой прибор, состоящий из доски, вращающейся между двумя стойками, к которой можно было бы привязать человека, а затем быстро раскачивать его в разные стороны. Все это было быстро изготовлено, и эксперимент был опробован, пока Мэри и старая ирландская няня детей с белым лицом ждали у дверей его комнаты. Первое испытание вызвало такой сильный приступ кашля и удушья, что присутствующие испугались скорой смерти и остановили раму. Но наконец приступ удушья прошел, и он дал команду повторить попытку. Когда его развернули, он снова начал кашлять и вдруг почувствовал, что монета покинула свое место. Через несколько секунд она выпала у него изо рта. Вечером того же дня он написал своему другу капитану Клакстону в Бристоль: "В четыре ½ я благополучно и комфортно избавился от своей маленькой монетки; она выпала почти без усилий, как и многие другие, которые выпадали и, я надеюсь, будут выпадать из моих пальцев. Я совершенно здоров и рассчитываю быть в Бристоле к концу недели".

Это было в 1843 году, когда Брюнель, в возрасте тридцати семи лет, достиг вершины своей славы. О том, какой интерес и беспокойство вызвало его затруднительное положение, можно судить по тому, что, когда Маколей, наведя справки на Дюк-стрит и получив радостную весть, побежал через клуб "Атенеум" с возбужденным криком: "Все кончено! Это конец!" Никто не подумал, что он потерял рассудок, и все без сомнения поняли, что он имел в виду. Настоящий драматизм жизни Брюнеля связан с его инженерной карьерой, и немного иронично, что единственный драматический эпизод в его домашней жизни стал для некоторых людей его самым известным подвигом. Он