Полководец, Суворову равный, или Минский корсиканец Михаил Скобелев - Андрей Борисович Шолохов

Спасибо вам, братцы, – заговорил Скобелев, обращаясь к тем, кто не покидал траншей, – спасибо вам за вашу храбрость и старание. Постарайтесь к рассвету как можно глубже прорыться. Землю не бросайте вперед, а только вверх. Ну, еще раз спасибо и желаю успеха.

Траншеи были устроены Скобелевым и Куропаткиным на славу. Глубокие, вместительные, они сообщались между собою крытыми ходами. Два крытых пути провели прямо до Брестовецкого лога. По этим ходам доставлялись на позицию патроны, снаряды, приносились котлы с горячей пищей. Ежедневно в траншеях играл оркестр Казанского полка, и это ободряло солдат лучше всяких речей и приказов. Музыка как бы вселяла в них уверенность в безопасности.

Турецкие выстрелы не бередили нервов. На траншеях даже появились дощечки с надписями: «Невский проспект», «Троицкий проспект». Впереди раскидана проволока, сорванная с турецкого телеграфа. Окопы для секретов также соединены были ходами. Словом, Скобелев сумел создать обстановку, при которой защитники траншей чувствовали себя спокойно и как будто исполняли такое дело, которое не грозило им никакой опасностью.

На турок музыка, доносившаяся из скобелевских траншей, всегда производила впечатление. Первое время они даже стрелять переставали, пока играл оркестр.

Вообще на скобелевских траншеях старались, чтобы время проходило весело. Когда пришла наконец весть о взятии неприступной турецкой твердыни в Малой Азии – крепости Карс, Куропаткин предложил Скобелеву поделиться этой новостью с Османом-пашою. Генерал согласился. Решено было сделать из сшитых попон огромный транспарант, в середине которого вырезали по-турецки два слова: «Карс взят». Когда наступила ночь, транспарант выставили на передовой траншее и сразу осветили тридцатью фонарями. Турки в первые минуты были, очевидно, удивлены. Они даже затихли, но затем, когда надпись транспаранта, по всей вероятности была прочтена, началась адская пальба. Турецкие пули изрешетили попоны, так что они стали никуда не годными, но все-таки эта забава очень развеселила скучавших солдат.

Осень быстро переходила в зиму. Начинали трещать морозы, шел снег. Скобелев ухитрился раздобыть для солдат полушубки.

– И меня, господа, – обратился он однажды при обходе траншей к офицерам, можете поздравить с обновкою! Отец прислал прекрасный полушубок и просил, чтобы я постоянно носил его. Только мне он не нравится: весь черный.

Скобелев был несколько суеверен, верил приметам, предчувствиям. Через несколько дней он был легко контужен пролетевшей мимо неприятельской пулей и смеясь говорил, что этой контузией он обязан черному полушубку.

Однако этот случай напугал офицеров.

– Друзья! – сказал Куропаткин, когда Скобелев несколько отошел, – если генерал будет становиться на банкет и выставлять себя, таким образом, напоказ неприятелю, становитесь и вы тоже. Я уверен, он реже будет рисковать собой.

Так и сделали. Когда немного спустя Скобелев со дна рва взобрался на банкет и стал рассматривать неприятельские позиции, сопровождавшие его тоже влезли вслед за ним. Пули турок сейчас же засвистели над их головами. Генерал несколько удивленно посмотрел на офицеров, но слез, не говоря ни слова, с банкета и пошел дальше. Через несколько шагов он повторил то же – его спутники немедленно вслед за ним подставили и себя под расстрел турецким пулям.

– Да чего вы-то торчите здесь? Сойдите вниз! – недовольным тоном сказал генерал.

– Мы обязаны брать с начальства пример, – иронически заметил Куропаткин. – Если вы подвергаете себя опасности, то и нам, подчиненным вашим, жалеть себя нечего!

Михаил Дмитриевич только молча пожал плечами, соскочил в ров и пошел далее.

Но предназначенной пули он все-таки не миновал: снова был контужен в спину турецкой пулей, как раз тогда, когда сходил с банкета в ров.

Контузия на этот раз оказалась сильная. Скобелев упал. С отчаянным криком кинулись к нему окружающие, но генерал уже встал. Он только казался немного бледнее обыкновенного.

– Ничего, братцы, пустяки! – произнес Михаил Дмитриевич, видимо перемогая страшную боль – я даже не ранен.

Но страдание оказалось сильнее этого железного человека – Скобелев чувствовал, что оставаться в траншеях не может и, поддерживаемый Куропаткиным и еще одним офицером-казаком Хомячевским, должен был уйти по прикрытому ходу в Брестовац.

А турки, словно догадавшись, что наделала их шальная пуля, устроили в эту ночь вылазку и дрались с таким упорством и ожесточением, какого они не проявляли с первого дня осады.

В Брестовце Скобелев размещался в довольно просторной хате и лежал на постели, видимо, сильно страдая от контузии. Но он старался быть спокойным и даже шутил с приходившими навестить его офицерами.

– Это все, друзья, черный полушубок, – говорил он улыбаясь.

Не надень я его, наверное, ничего не было бы… Но, во всяком случае, это пустяки: скоро снова я буду с вами в траншеях!

Однако и лежа в постели, Скобелев не переставал распоряжаться делами. Он устроил еще батарею у Брестоваца, позади нее расположил перевязочный пункт. А через неделю благодаря своей крепкой натуре оправился настолько, что смог сесть на коня и явился на позицию.

– Что же, братцы, – рассуждали, увидя его, солдаты, – если сам генерал наш идет прямо под пули, так нам и подавно жалеть себя нечего.

Контузия как будто и следов не оставила на здоровье Михаила Дмитриевича. Он по-прежнему проводил дни и ночи на траншеях. Там для него была выкопана длинная яма, в нее поставлены носилки для раненых, а сверху устроен навес из нарубленных солдатами веток. Это и было помещение Скобелева. Часто он тут вместе с Куропаткиным проводил целые часы над составлением планов, рассмотрением всевозможных бумаг. А кругом были его воины-герои, с любовью смотревшие на своего генерала.

Скоро Михаилу Дмитриевичу пришлось принять на себя новое дело. За рекой Вид были устроены так называемые Волынские редуты. Их занимал гвардейский отряд под командой генерала И. В. Гурко. Отряд отправлялся за Балканы, и Скобелеву пришлось взять редуты под свое начальство.

В назначенный день Михаил Дмитриевич отправился к генералу Гурко. Предстояла встреча двух военачальников, славою которых гордилась вся русская армия. Скобелев уже на дороге к Волынскому редуту поспешил показать его гарнизону, каков там будет новый начальник. Отправился он на встречу к Гурко со свитой, состоявшей из Куропаткина, инженер-полковника Мельницкого, офицеров Баранка, Хомячевского, Дукмасова и пяти казаков. Вскоре эта группа появилась перед турецкой аванпостной цепью.

Появление русских перепугало турок. Подняв крик, они бросились бежать и из ближайшей траншеи открыли огонь. Пули так и щелкали, но Скобелев ехал вперед с беспечностью прогуливающегося наездника. Гурко выехал ему навстречу, и они сошлись среди поля, осыпаемого турецкими снарядами.

Поздоровавшись, генералы отправились не торопясь к редуту, и здесь Гурко приказал открыть огонь по туркам. Те поспешили ответить, и беседа военачальников продолжалась под градом то и дело взрывавшихся