Генрих Ягода. Генеральный комиссар государственной безопасности - Леонид Михайлович Млечин

Максиму Литвинову в наркомат иностранных дел: «Знакомы ли вы с этим материалом?»

15 сентября 1933 года Ягода доложил Сталину, что чекисты разоблачили опаснейшие планы гомосексуалистов:

«ОГПУ установило существование салонов и притонов, где устраивались оргии… Педерасты занимались вербовкой и развращением совершенно здоровой молодежи, красноармейцев, краснофлотцев и отдельных вузовцев… Актив педерастов, используя кастовую замкнутость педерастических кругов в непосредственно контрреволюционных целях, политически разлагал разные общественные слои юношества. Закона, по которому можно было бы преследовать педерастов в уголовном порядке, у нас нет».

Сталин распорядился: «Надо примерно наказать мерзавцев, а в законодательство ввести соответствующее руководящее постановление».

Мужеложество признали уголовным преступлением.

Весной 1934 года бдительные сотрудники Ягоды раскрыли заговор гомосексуалистов в наркомате иностранных дел. Госбезопасность заботила не сексуальная ориентация дипломатов, хотя Лубянка взяла на себя и заботу о чистоте нравов государственного аппарата. Люди нетрадиционной ориентации были признаны потенциально опасными. Возможно, потому что вербовщики советской разведки первыми сообразили, как удобно набирать агентов среди гомосексуалистов.

Во-первых, люди, вынужденные вести двойную жизнь, умеют хранить тайну. Во-вторых, они легко находят интересующих разведку людей внутри гомосексуального братства. А в постели выведываются любые секреты. В Англии в начале 1930-х годов братство гомосексуалистов-леваков называлось Гоминтерном. Советская разведка воспользовалась услугами одного из них, ставшего впоследствии наиболее эффективным ее агентом, – англичанина Гая Берджесса, друга и соратника знаменитого Кима Филби. Первым заданием Берджесса являлась вербовка сотрудника британского военного министерства, что он легко и сделал, вступив с объектом в интимную связь.

Но подобное могли делать и другие спецслужбы – вот такая мысль руководила чекистами. И кружок гомосексуалистов превратился в шпионское гнездо. Первым арестовали заведующего протокольным отделом наркомата иностранных дел Дмитрия Тимофеевича Флоринского.

Яков Агранов, который теперь был заместителем Ягоды, доложил Сталину:

«ОГПУ при ликвидации очагов гомосексуалистов в Москве выявлен, как гомосексуалист, зав. протокольной частью НКИД Флоринский Д.Т.

Вызванный нами Флоринский подтвердил свою принадлежность к гомосексуалистам и назвал свои гомосексуальные связи, которые имел до последнего времени с молодыми людьми, из них большинство вовлечено в гомосексуальные отношения впервые Флоринским.

Вместе с этим Флоринский подал заявление на имя Коллегии ОГПУ, в котором он сообщил, что в 1918 году являлся платным немецким шпионом, будучи завербованным секретарем германского посольства в Стокгольме…

Мы считаем необходимым снять Флоринского с работы в НКИД и привлечь его к ответственности».

Флоринский, сын ректора Киевского университета Тимофея Дмитриевича Флоринского, расстрелянного большевиками в 1919 году, был профессиональным дипломатом. До революции Дмитрий Тимофеевич окончил юридический факультет Киевского университета и поступил в министерство иностранных дел. Работал в посольстве в Константинополе и Рио-де-Жанейро. В 1920 году Флоринского как опытного дипломата взяли в наркоминдел. Он руководил протокольной частью и одновременно отделом скандинавских стран.

Все знали, что Флоринский – человек Георгия Васильевича Чичерина, который возглавлял наркомат иностранных дел в 1918–1930 годах.

Сталин согласился с Ягодой и Аграновым:

«1. Предлагаю принять предложение ОГПУ (НКВнудела).

2. Поручить тов. Кагановичу проверить весь состав служащих аппарата НКИД и доложить о результатах в ЦК».

Член политбюро и оргбюро, секретарь ЦК Лазарь Моисеевич Каганович, которому Сталин доверил все кадровые дела, возглавлял еще и Комиссию партийного контроля.

Сейчас его помнят, наверное, только те, кто интересуется историей. А в 1930-е годы его имя гремело. Каганович был человеком малограмотным, писал с ошибками. Но молодой партийный работник сразу поверил в звезду Сталина и всю жизнь преданно ему служил, не зная сомнений и колебаний.

Каганович, оказавшись на политическом Олимпе, никогда не возражал вождю, никогда не отстаивал своего мнения, но подхватывал любую сталинскую мысль. И Сталин доверял Лазарю Моисеевичу, потому что более преданного человека у него не было. Доверял ему то одну, то другую должность.

В середине 1930-х на демонстрациях портретов Кагановича несли немногим меньше, чем портретов вождя. Но степень самостоятельности Кагановича была невелика. Если вождь уезжал из Москвы, то Лазарь Моисеевич чуть ли не каждый день старательно писал ему, спрашивая мнение вождя относительно всех сколько-нибудь значительных вопросов. Сталин ничуть не обижался, что его отрывают от отдыха, подробно отвечал по каждому пункту, поэтому решение принималось только с его санкции.

По въевшейся в плоть и кровь привычке Каганович демонстрировал счастье и радость при выполнении каждого нового указания вождя. Потому и выжил. А если бы позволял себе выражать сомнение в мудрости сталинских назначений и поручений, отправился бы в мир иной вслед за многими другими членами политбюро.

Каганович руководил и строительством метро. Он был тронут, когда Сталин написал письмо столичным властям с просьбой присвоить московскому метрополитену имя Кагановича. Просьбу вождя уважили. Московское метро долгое время носило имя Лазаря Моисеевича.

Каганович отличался бешеным темпераментом. Снимал тех, кто ему не нравился, и продвигал новых людей. Кстати говоря, это он приметил сначала Никиту Сергеевича Хрущева, а потом и Леонида Ильича Брежнева…

Проверка сексуальной ориентации советских дипломатов вылилась в элементарную чистку наркомата. Генрих Ягода поручил своим подчиненным готовить большое дело по обвинению дипломатов в шпионаже. Судя по всему, в центре заговора собирались поставить самого Георгия Васильевича Чичерина.

Странный, одинокий, замкнутый Чичерин всегда избегал женщин и жил анахоретом. Его единственным другом был поэт и музыкант Михаил Алексеевич Кузмин, утонченный эстет, которого Анна Андреевна Ахматова называла своим учителем.

Кузмин – одно из самых громких имен Серебряного века русской поэзии. Он не скрывал своих гомосексуальных предпочтений и считался певцом однополой любви. Свою нежную дружбу Чичерин и Кузмин пронесли через всю жизнь. Они родились и умерли в одни и те же годы.

Но самого Чичерина эта история с разоблачением заговора гомосексуалистов в наркомате иностранных дел все же обошла стороной. К тому времени он уже четыре года находился в отставке, постоянно болел, ни в чем не участвовал, ни с кем не встречался. Чичерину позволили умереть в своей постели…

Любых иностранцев, приезжавших в Советский Союз, считали шпионами, а советских граждан, выезжавших за границу, – потенциальными предателями: ведь они общаются с врагами.

Еще 3 июня 1919 года Совнарком принял постановление:

«Вменить Народному комиссариату по иностранным делам в обязанность при выдаче заграничных паспортов лицам, отправляющимся за границу по поручению советских учреждений, требовать представления постановлений соответственных коллегий и ручательства этих коллегий за добропорядочность командируемых лиц и лояльность их по отношению к Советской власти».

Лояльность уезжающего лица устанавливали чекисты. Назначение того или иного сотрудника для работы за границу решалось на совещании, которое устраивалось раз в неделю. Председательствовал начальник Иностранного отдела или один из его помощников. Присутствовали представитель ЦК, он же заведующий бюро заграничных ячеек при ЦК, и представитель учреждения, которое командирует