Модернизация vs. война. Человек на Балканах накануне и во время Балканских войн (1912-1913) - Рашид Рашатович Субаев

О воинственном поведении черногорских властей предупреждали не только из Цетинья, но и из Константинополя. Посол в Османской империи Н.В. Чарыков в телеграмме А.А. Нератову от 1(14) июля 1911 г. сообщал: «Нынешнее уклонение Черногории от переговоров, предлагаемых турецким правительством, и ее новейшие спешные вооружения заставляют подозревать намерение ее нарушить европейский мир на собственный страх, по наущению Венского кабинета. Опасность велика. Только самое решительное воздействие на короля Николая может побудить его последовать образу действий, более согласованному с русскими интересами»{406}. Таким образом, еще до начала Балканской войны черногорское правительство систематически нарушало взятые на себя обязательства не действовать без одобрения России. И уже в 1911 г. было очевидно, что российскому правительству не удается контролировать и сдерживать своего боевитого союзника. Король Николай обращал мало внимания на протесты и предупреждения, которые сыпались из Петербурга слишком часто и не пугали.

Правитель Черногории предпринял в 1911 г. определенные усилия, чтобы втянуть в конфликт и Сербию. Об этом сообщал российский посланник в Белграде Н.Г. Гартвиг. В весьма доверительной депеше от 15 марта 1911 г. он писал: «По мнению короля Николая, положение дел на Балканском полуострове представляется в следующем виде: в Турции происходит полный развал, и она бессильна оказать какое-либо сопротивление надвигающимся событиям… Сербии и Черногории следует воспользоваться албанским движением, чтобы захватить турецкие земли с сербским населением. Албанцы находятся в руках Черногории, и король ручается за их содействие». Все это, по словам Н.Г. Гартвига, король изложил посланнику Сербии в Цетинье Петковичу. А когда сербский дипломат осторожно спросил, как отнесется к этому Европа, Николай ответил, что «за полное сочувствие Италии» он ручается и, что Австрия «не решится при данных обстоятельствах вступиться за Турцию». Что же касается России, то «она спит, ее надо разбудить, а раз проснувшись, она нас никогда не оставит и, в конце концов, вынуждена будет действовать даже с нами заодно»{407}. Получив очередное подтверждение, что черногорский монарх хочет во что бы то ни стало «будить» Россию, российский МИД потребовал послать Петковичу инструкцию, «дабы он не только не поддерживал воинственных стремлений Черногории, но, напротив того, дал ясно понять королю Николаю, что сербское правительство не может сочувствовать какому бы то ни было участию Черногории в албанском движении»{408}. Белград поспешил подтвердить свое намерение сохранять мир и даже отозвать Петковича из Цетинья{409}.

России пришлось проявить большую твердость в деле «принуждения к миру» Черногории. По настоянию М.Н. Потапова в апреле 1911 г. была задержана отправка из Одессы военных грузов, предназначенных черногорской армии. В июне–июле 1911 г. российский военный агент не позволил провести военные учения ополченцев недалеко от албанской границы («поняв, что господарь за счет нашей субсидии желает лишь бряцать оружием и сосредоточивает рекрут в расстоянии получаса от албанской границы вовсе не для обучения, а для того, чтобы посылать их во всякое время и по всякому поводу на границу и тем беспокоить и смущать турок»{410}). Тогда же по рапоряжению МИД России С.В. Арсеньев приостановил выдачу субсидии «до полного окончания албанского восстания»{411}. На такое «принуждение» король Николай отвечал нервными сценами, адресованными С.В. Арсеньеву и М.Н. Потапову (оба подробно описали их в своих донесениях). Довольно часто король повторял: «О, эта отвратительная статья 7-я соглашения: она связывает меня по рукам и ногам»{412}. Он настойчиво внушал российским представителям, что намерен бороться за отмену этой статьи, используя для того все средства. Российские сотрудники в Цетинье, в свою очередь, постоянно повторяли в своих донесениях в Петербург, что 7-ю статью отменять и пересматривать никак нельзя.

В январе–феврале 1912 г. король Николай посетил Петербург. Во время этого визита обе стороны пытались решить свои не очень совпадавшие задачи. Король Николай рассчитывал получить поддержку сразу в нескольких делах. Он хотел бы получить материальную помощь от русского царя, так как финансовове положение Черногории было отчаянным. Не последнюю роль в решении посетить Петербург играло стремление Николая занять место лидера всех югославян в борьбе за свободу и объединение, по-возможности, потеснив сербского короля со славянского Олимпа. И, конечно, было важно убедить российских кураторов, что территориальные приращения за счет турецких владений жизненно необходимы, поэтому не стоит все время одергивать черногорское правительство и мешать ему налаживать контакты с албанскими повстанцами, вышедшими из повиновения султану. Россия в очередной раз старалась склонить правителя Черногории к сдержанности, и императорское правительство смогло настоять на своем, — оно добилось от короля относительной покорности в албанском вопросе. Вернувшись в Цетинье, Николай стал очень любезен со всеми русскими дипломатами и офицерами, хотя еще пару месяцев назад был резок с ними и без конца жаловался, что лишен свободы действий. В.Н. Егорьев доносил в Россию: «Господарь вернулся из Петербурга совсем другим: отношение к здешним русским изменилось в благоприятную для них сторону, а разговоры о вмешательстве в албанское движение совсем стихли»{413}. Позже в том же духе писал Н.М. Потапов: «Путешествие в Россию Его Величества короля черногорского несомненно отразилось на политике королевства самым благоприятным образом. Несмотря на то, что с началом весны внутри Албании вновь забурлили политические страсти, со стороны Черногории не только не наблюдается прошлогодних попыток усердно поддерживать все развивающееся в Албании революционное движение путем снабжения участников его оружием и патронами, но, наоборот, королевское правительство энергично советует всем находящимся под его влиянием албанским племенам соблюдать полное спокойствие»{414}. Как показало будущее, это было затишье перед бурей. Выдержки Николая хватило ненадолго. Уже в июле 1912 г. он снова стал делать резкие заявления в адрес Турции. Затем опять начались пограничные стычки. В августе произошло боестолкновение турок и черногорцев в районе Мойковца. «Король сильно возмущен. У него все более зреет мысль о необходимости нападения на Скутари, Плав и Гусинье», — телеграфировал начальству Н.М. Потапов{415}. Правда, по содержанию телеграмм Потапова можно судить, что летом 1912 г. инициатива по раздуванию пограничиных стычек принадлежала не черногорцам, а туркам.

В начале сентября 1912 г. Н.М. Потапов уже не сомневался, что черногорцы готовы ввязаться в войну, так как заручились поддержкой стран Балканского союза, «причем, по-видимому, Черногория должна для открытия военных действий сыграть роль застрельщика — привлечь на себя возможно большее количество турецких сил… Черногорское правительство рассчитывает, что больше 4 или 5 тысяч человек оно в войне не потеряет, а выиграть может очень много»{416}. 9 октября 1912 г. началась Первая балканская война. Военная субсидия из России